Был у нас в классе рыжий. Волосы жгуче рыжие. Я такого рыжего цвета волос больше никогда в жизни ни у кого не встречал. Мы его, понятное дело, так и звали – Рыжий.
В третьем классе Рыжий описался прямо на уроке. Писал контрольную, переволновался – и обоссался. Как сейчас помню, звонок, Рыжий что-то судорожно пытается дописать, плачет, другая рука между ног, а внизу струится желтоватый ручеёк.
Вообще дурак он какой-то был. Прикалывались мы над ним постоянно. Пендаль Рыжему был у нас святым делом. Он нам рассказывал, что отец у него неродной и выпить любит. И показывал, чего он пьяный выделывает. Мы смеялись, и он вместе с нами.
Как-то отчим в тетрадке по внеклассному чтению нарисовал ему портрет Ленина, и учительница в праведном гневе своём заставила Рыжего перед всем классом стирать следы такого кощунства. Рыжий стирал и плакал навзрыд, с всхлипами. В другой раз, сейчас уже даже не помню за что, всё та же учительница сорвала с него галстук и сказала, что отныне он не пионер. Рыжий опять рыдал, а нам было весело. В классе пятом он повадился воровать в библиотеке книги, а мы у него их совсем по дешёвке скупали. Он был доволен.
А однажды мы устроили Бой Силачей. Первым силачом был Рыжий, а вторым – Толя Бабушкин, самый маленький мальчик в классе, лопоухий, русый, со светящимся лицом и ставропольским говорком. Они, конечно, драться не хотели, и ссоры никакой не было. Но мы всё устроили.
Один подходил к Рыжему:
- Рыжий, слушай, Бабушка тут про тебя такое…
Потом смеривал взглядом Рыжего и убедительно, со знанием дела, добавлял:
- Нет, ну ты его без проблем уложишь, он же мелкий. Пора тебе, Рыжий, мужиком становиться, чтоб уважать тебя начали. А то…
Такой же доброжелатель в то же самое время подходил к Бабушке. В общем, Шекспир, «Двенадцатая ночь»…
По школе разносится радостное: после уроков Рыжий с Бабушкой будут мочиться! Еле досиживаем до конца уроков и довольные, в предвкушении представления, выбегаем из застенок на свет Божий. Спускаемся в яблоневый сад на заднем дворе, по дороге делая ставки. Май, солнце, яблони в цвету и Бой силачей – благодать!
Наши силачи, конечно, к этому времени удаль свою уже подрастеряли и рады были бы смыться куда подальше. Но их выводят под конвоем. По три человека каждого.
Начинается спектакль вяло. Стоят друг перед другом, храбрятся.
- Ты чего?
- А ты чего?
- Я тебя щас!..
- Это я тебя!..
- Мужики, кончай волынить, будьте мужиками! – раздаются недовольные голоса публики.
- Давай, Рыжий, в глаз влепи ему, и всё!
- Бабушка, это ж Рыжий, мочи его, пока он не обоссался!
Инициативу берёт Меля – человек уважаемый во всех отношениях:
- Значит так, по яйцам не бить. До первой крови. Пока первую кровь не увидим, не уйдём.
Становится тихо.
Рыжий и Бабушка хлопают глазами, не знают то ли бить, то ли бежать. Их толкают друг на друга.
Вдруг толпа расступается, и появляется новый персонаж. Его знают все, и в то же время никто. Никто не знает, как его зовут, где он живёт, в какой школе учится и учится ли вообще. Маленький, кучерявый, года на два нас старше, с сигаретой в зубах. Он уже пил к тому времени и, главное, дружил с очень нехорошими, совсем взрослыми пацанами, вселявшими во всех нас настоящий неконтролируемый ужас.
Он молча огляделся.
- Ну чего, давайте, – голос негромкий, с хрипотцой.
Пауза.
- Чего в штаны наложили? Давай, Рыжий, вот сюда, чуть ниже носа ему втащи. Чего, ссышь что ли? Да не ссы, он тебе не ответит. Ты, Лопоухий, понял меня? Руки по швам. Вот так. Молодец, умная девочка. Давай, Рыжий, теперь бей.
Рыжий растерянно хлопал глазами и не шевелился. Бабушка стоял бледный.
- Давай, давай, а то я тебе сейчас сам втащу. Понял?
Рыжий не двигался.
- Ну как знаешь, Рыжий, – пожал плечами парень. – На, подержи, – протянул он мне сигарету, оглянулся по сторонам и со словами: «Вот так, Рыжий, надо», ударил ему чуть ниже носа.
Рыжий упал, схватился за лицо и не закричал, а именно заорал.
Парень забрал у меня сигарету и не спеша ушёл.
Прошло много лет. Уже не всех учителей я помню по имени. Стёрлись лица большинства одноклассников и одноклассниц. Вылетели из головы почти все заученные наизусть и на пять стихи, формулы, правила, пересказанные близко к тексту параграфы и главы… А тебя, Рыжий, помню. И тот майский солнечный день – в мельчайших подробностях. Помню, откуда взят камень и по большой впадине на морском берегу, узнаю, куда положить его.
Это не ты тогда зассал. Это мы зассали. Хотя могли все вместе уложить того парня, который, если сейчас жив, то это настоящее чудо. Это я зассал. А ты не ударил Бабушку. И Христос в тот день был Рыжим. Это один из главных уроков, что я получил за девять лет учёбы. Если сейчас повернуть время вспять, перевести стрелки часов назад на двадцать лет, на то весеннее время длинных дней и коротких ночей, то я, наверное, опять бы зассал. С одной лишь разницей – меня бы там просто не было. Не всегда хватает сил противостоять злу, но хотя бы не участвовать в нём – в силах каждого. В моих силах.
Я закрываю глаза. Немеровский выходит из класса. Из залитого майским солнцем кабинета истории на пятом этаже. Окно распахнуто. Внизу каштаны, яблони и клёны. Каштаны, яблони и клёны нашего детства. Я подхожу к доске, беру в руки мел, на моих пальцах остаётся бледный, пепельный след вины, и, подобно герою фильма «Чучело», пишу белым на чёрном:
«Рыжий, прости!»
Прости. И прощай…
В третьем классе Рыжий описался прямо на уроке. Писал контрольную, переволновался – и обоссался. Как сейчас помню, звонок, Рыжий что-то судорожно пытается дописать, плачет, другая рука между ног, а внизу струится желтоватый ручеёк.
Вообще дурак он какой-то был. Прикалывались мы над ним постоянно. Пендаль Рыжему был у нас святым делом. Он нам рассказывал, что отец у него неродной и выпить любит. И показывал, чего он пьяный выделывает. Мы смеялись, и он вместе с нами.
Как-то отчим в тетрадке по внеклассному чтению нарисовал ему портрет Ленина, и учительница в праведном гневе своём заставила Рыжего перед всем классом стирать следы такого кощунства. Рыжий стирал и плакал навзрыд, с всхлипами. В другой раз, сейчас уже даже не помню за что, всё та же учительница сорвала с него галстук и сказала, что отныне он не пионер. Рыжий опять рыдал, а нам было весело. В классе пятом он повадился воровать в библиотеке книги, а мы у него их совсем по дешёвке скупали. Он был доволен.
А однажды мы устроили Бой Силачей. Первым силачом был Рыжий, а вторым – Толя Бабушкин, самый маленький мальчик в классе, лопоухий, русый, со светящимся лицом и ставропольским говорком. Они, конечно, драться не хотели, и ссоры никакой не было. Но мы всё устроили.
Один подходил к Рыжему:
- Рыжий, слушай, Бабушка тут про тебя такое…
Потом смеривал взглядом Рыжего и убедительно, со знанием дела, добавлял:
- Нет, ну ты его без проблем уложишь, он же мелкий. Пора тебе, Рыжий, мужиком становиться, чтоб уважать тебя начали. А то…
Такой же доброжелатель в то же самое время подходил к Бабушке. В общем, Шекспир, «Двенадцатая ночь»…
По школе разносится радостное: после уроков Рыжий с Бабушкой будут мочиться! Еле досиживаем до конца уроков и довольные, в предвкушении представления, выбегаем из застенок на свет Божий. Спускаемся в яблоневый сад на заднем дворе, по дороге делая ставки. Май, солнце, яблони в цвету и Бой силачей – благодать!
Наши силачи, конечно, к этому времени удаль свою уже подрастеряли и рады были бы смыться куда подальше. Но их выводят под конвоем. По три человека каждого.
Начинается спектакль вяло. Стоят друг перед другом, храбрятся.
- Ты чего?
- А ты чего?
- Я тебя щас!..
- Это я тебя!..
- Мужики, кончай волынить, будьте мужиками! – раздаются недовольные голоса публики.
- Давай, Рыжий, в глаз влепи ему, и всё!
- Бабушка, это ж Рыжий, мочи его, пока он не обоссался!
Инициативу берёт Меля – человек уважаемый во всех отношениях:
- Значит так, по яйцам не бить. До первой крови. Пока первую кровь не увидим, не уйдём.
Становится тихо.
Рыжий и Бабушка хлопают глазами, не знают то ли бить, то ли бежать. Их толкают друг на друга.
Вдруг толпа расступается, и появляется новый персонаж. Его знают все, и в то же время никто. Никто не знает, как его зовут, где он живёт, в какой школе учится и учится ли вообще. Маленький, кучерявый, года на два нас старше, с сигаретой в зубах. Он уже пил к тому времени и, главное, дружил с очень нехорошими, совсем взрослыми пацанами, вселявшими во всех нас настоящий неконтролируемый ужас.
Он молча огляделся.
- Ну чего, давайте, – голос негромкий, с хрипотцой.
Пауза.
- Чего в штаны наложили? Давай, Рыжий, вот сюда, чуть ниже носа ему втащи. Чего, ссышь что ли? Да не ссы, он тебе не ответит. Ты, Лопоухий, понял меня? Руки по швам. Вот так. Молодец, умная девочка. Давай, Рыжий, теперь бей.
Рыжий растерянно хлопал глазами и не шевелился. Бабушка стоял бледный.
- Давай, давай, а то я тебе сейчас сам втащу. Понял?
Рыжий не двигался.
- Ну как знаешь, Рыжий, – пожал плечами парень. – На, подержи, – протянул он мне сигарету, оглянулся по сторонам и со словами: «Вот так, Рыжий, надо», ударил ему чуть ниже носа.
Рыжий упал, схватился за лицо и не закричал, а именно заорал.
Парень забрал у меня сигарету и не спеша ушёл.
Прошло много лет. Уже не всех учителей я помню по имени. Стёрлись лица большинства одноклассников и одноклассниц. Вылетели из головы почти все заученные наизусть и на пять стихи, формулы, правила, пересказанные близко к тексту параграфы и главы… А тебя, Рыжий, помню. И тот майский солнечный день – в мельчайших подробностях. Помню, откуда взят камень и по большой впадине на морском берегу, узнаю, куда положить его.
Это не ты тогда зассал. Это мы зассали. Хотя могли все вместе уложить того парня, который, если сейчас жив, то это настоящее чудо. Это я зассал. А ты не ударил Бабушку. И Христос в тот день был Рыжим. Это один из главных уроков, что я получил за девять лет учёбы. Если сейчас повернуть время вспять, перевести стрелки часов назад на двадцать лет, на то весеннее время длинных дней и коротких ночей, то я, наверное, опять бы зассал. С одной лишь разницей – меня бы там просто не было. Не всегда хватает сил противостоять злу, но хотя бы не участвовать в нём – в силах каждого. В моих силах.
Я закрываю глаза. Немеровский выходит из класса. Из залитого майским солнцем кабинета истории на пятом этаже. Окно распахнуто. Внизу каштаны, яблони и клёны. Каштаны, яблони и клёны нашего детства. Я подхожу к доске, беру в руки мел, на моих пальцах остаётся бледный, пепельный след вины, и, подобно герою фильма «Чучело», пишу белым на чёрном:
«Рыжий, прости!»
Прости. И прощай…
Комментариев нет:
Отправить комментарий