Вырастала травушка-муравушка.
Ой, лели, ой, лели, лели, ой, лели.
Ой, ты, Ваня, бел, кудряв,
Куда кони оседлал?
Во Слепцовску станицу
Под красную девицу!
Девицу Раюшку, Раюшку-голубушку.
Из песни сунженских казаков
1
Бабушка Рая, старенькая, худенькая, почти слепая, сидела на тёплой печной грубке и под песню одинокого сверчка листала передо мной стра¬ницы своей длинной, полной горя и потерь жизни.
– Бабушка, почему вы раньше не рассказывали нам об этом?
– Боялась. Дед ваш Иван воевал на стороне белых. А теперь умру скоро. Вот и разговорилась. Надо, чтоб вы знали свои корни. Нонче-то мне видение было.
– Какое? Расскажите!
– Ладно уж, слушайте!
Бабушка торжественно, высоким голосом, которым пела только боже¬ственные песни, начала рассказ:
– Вижу я будто летний луг с цветами, с бабочками, с птичками. А в его конце трон солнечный. На троне вроде царь сидит, а может, и не царь. Я думаю, сам Господь. И по лужку идёт к нему маленькая девочка в синем сарафанчике. А я чувствую, как меня манит тепло, покой, благодать и словно я та девочка. И тут слышу шёпот: «Раечкина душа... Раечкина ду¬ша...» И поднял Господь одной рукой девочку, а в другой у него корзина плетёная, и копошатся в ней какие-то зверушки. Это уже потом я поняла, что анчутки, бесенята. Так вот, улыбнулся Господь ласково, слегка шлёп¬нул девочку по попке и на лужок опустил. «Иди, – говорит, – попрощай¬ся». Вот такое видение.
– Это сон, бабушка, вы ещё не скоро умрёте. Помните, говорили, что в нашем роду до ста лет живут?
– Живут, – согласилась бабушка.
– А почему вы ещё раз замуж не вышли? Пятьдесят лет одна.
– Да не одна я. Вас вот вынянчила. Вашему отцу помогала... А муж? Муж должен быть единственный. Скоро встречусь с ним.
И бабушка легко вздохнула и задремала.
2
Несколько молодых казаков в лихо заломленных на затылок папахах ехали вдоль крутого берега реки. Они, играя, на скаку рубили лозу багряного орешника и весело перешучивались. Возбуждённое состояние не покидало их всю дорогу от самого Владикавказа, близ которого прохо¬дили лагеря – первые в их жизни. Теперь они стали настоящими казаками, и гордость наполняла их юные сердца.
За излукою реки показалась родная станица. Ребята пытались ещё издали разглядеть происшедшие в ней перемены.
– Смотрите-ка, Левонтий стены подвёл под крышу, а уезжали – только са¬ман месил, – заметил один.
– Точно, – отозвался другой, и заговорили разом все, отмечая, что из¬менилось в станице за лето.
– А вон у моста девка бельё полощет. Чья бы это?..
У каждого мелькнула мысль, что первой из станичников увидит их она. И, приосанившись, казаченьки легко вскочили на высокий мост. Дев¬ка от неожиданности покачнулась и вместе с простынёй упала в реку.
Последним скакал Иван Лизунов, красивый казачок с чёрными, узки¬ми, как лезвие шашки, глазами. Он заметил конфузию и хотел было пря¬мо с седла подать девице руку. Но быстрое течение уже отнесло её от берега. Иван соскочил с коня и бросился в студёную осеннюю воду.
Вытащив из реки девицу, он увидел, что мокрое платье облегает стройный стан, а васильковые глаза смотрят глубоко и прямо. «Откуда такая красота?» – удивился про себя Иван, а вслух спросил:
– Чья ж ты будешь?
– Белогуровых.
– Это дяди Кости, что из турецкого плена возвернулся, что ли?
Девушка утвердительно кивнула.
Взвившись на коня, Иван правой рукой подхватил спасённую красави¬цу и посадил перед собой.
– А зовут тебя как? – шепнул он.
– Раиса, – стуча зубами от холода, ответила казачка.
Перед калиткой, осторожно опустив продрогшую девушку на землю, Иван спешился и, немного замявшись, пробормотал:
– Ты это, значит, жди. Сватать придём.
Родители встретили молодого казака обыденно.
– Вот хорошо, – сказал отец, – пустошку поможешь расчистить, а то ребята умаялись совсем.
Мать, как водится, пустила слезу и кинулась к печке ворочать чугунки. Зато братья-подростки окружили новоиспечённого казака, засыпая вопро¬сами о службе. Но Иван больше молчал, а если отвечал, то как-то без¬различно. Из головы не шла Раиса.
Строгие нравы сунженских казаков не позволяли вызвать понравив-шуюся девушку на улицу для разговора. Надо было ждать праздничных вечеринок или большой ярмарки, когда можно перемолвиться словечком с избранницей. Или уж сватать, коли девка запала в душу.
Где-то через неделю после возвращения из лагерей, когда, отужинав, все по обыкновению обсуждали прошедший день и строили планы на завтрашний, Иван заговорил:
– Так как я теперь казак, мне можно жениться.
– Это конечно, – протянул дед Михайло, – женилка выросла.
– Нет, я сурьёзно.
– И что, есть уже на примете? – поинтересовался отец.
– Есть, – твёрдо ответил Иван.
– Чья ж будет? – подсела к сыну Мария.
– Белогуровых. Раиса.
– Ты с ума сошёл! Это беднеющие казаки. Им и тело-то прикрыть не¬чем, а дочек четыре. Праздничное платье, говорят, одно на всех. Поэто¬му и в церковь ходят по очереди. А матерь и вовсе в обносках, – заголо¬сила Мария.
– Ну и что? Справим платье-то, – огрызнулся Иван.
– Погоди, унучек. Ещё какую-нить присмотришь. Девок много, – вме-шалась баба Оля.
– Другую не хочу. Сватайте Раису.
Ежевечерние сборы семьи за ужином превратились в постоянные перебранки. Мать и бабка приводили всё новые доводы против Белогу¬ровых. Язвительный дед Михаил с некоторых пор стал устраняться от власти над семьёй и больше помалкивал. Отец жевал ус и хмыкал. Иван настаивал на своём.
Наконец, матери всё это надоело и она воскликнула:
– Хватит разговоров! Решай, отец! Скажи своё слово.
– Будем сватать, – спокойно проговорил Савелий. – Если по душе девка Ивану, пущай женится. С нелюбой житьё – каторга. А в станице го¬ворят, что Раиска – девка дюже работящая. Тебе как раз такая сноха и нужна. С нашей-то оравой не управляешься ить, да и тяжёлая ты опеть.
Мать зарыдала в голос, причитая да приговаривая. Это она умела де¬лать очень красиво. Была первой плакальщицей на свадьбах и похоро¬нах. Специально её звали.
Она ещё всхлипывала, а уже семья обговаривала будущее сва-товство.
Пятнадцатилетней Любушке поручили предупредить Раису, чтоб жда¬ли сватов. К Белогуровым решили идти отец с матерью, дед Михайло, да позвать кума Егора с женой Катериной – весёлых говорунов. Потом ду¬мали, откуда взять деньги на свадьбу. Но Иван не воспринимал дальней¬ших рассуждений: все мысли его были о Раисе.
Девушке тоже понравился молодой казак. Однако Рая не осмелилась рассказать родным об обещании Ивана: не верила, что может такое с ней статься, и молча переживала приключение.
Приход Любы Лизуновой застал семейство Белогуровых врасплох. Долгое вынужденное отсутствие Константина Львовича подкосило не¬когда крепкое хозяйство, а рождение девочек, почти погодков, отбило у него желание хозяйствовать – на дочерей не давали земельного надела. Старшие сыновья Александр и Лев были на царской службе. Они помо¬гали родителям, как могли, деньгами, но крестьянствовал отец один.
Раю никто ни о чём не спрашивал. Разговор сразу упёрся в деньги и в то, что не засватана старшая сестра Анна. У младших Дуняши и Марья¬ши уже были женихи на примете. Они только ждали, когда девки подрас¬тут.
Всё же решили носом не крутить и отдать Раису в дом Лизуновых. Авось и Нюра долго не засидится. Но в чём права оказалась тётка Ма¬рия – праздничное платье действительно было одно на всех. И выходит, доставалось оно Рае.
Евдокия открыла девичий сундук дочери. В нём не было ничего по¬купного. Только то, что сделано руками Раечки: вышитые утирки, салфет¬ки, обвязанные крючком, постельное бельё с прошвами, нижнее – расшитое белыми шёлковыми нитками, пара юбок с кофтами, вязаные чулки. Сверху лежал новенький Псалтырь. Его подарил Рае учитель за успехи в церковно-приходской школе, в которую она бегала три года.
Мать задумалась:
– Положим в сундук ещё наше платье, шаль, подшальник... Да! А башмаки? Я их обувала-то всего раз, когда ездила с отцом в Грозный. Пусть Раисе будут. На подарки свекрови, бабке и золовкам пойдут утир¬ки. Вон их сколько!
Приданое в сунженских станицах не принято было давать. Одевал не¬весту жених – готовил кладку, но сундук собирали все девочки, как толь¬ко начинали рукодельничать.
– Денег нет, мать. О корове даже думать не смею, – размышлял вслух Константин Львович. – Разве только вырезать на продажу птицу? Братья пришлют сколько-то. Напишу им. Первую дочерь отдаём. Помогут. Может быть, хватит? Со стыда не помрём, – подвёл он черту под сомнениями.
Сватать Лизуновы поехали на тройке, знатно, с ходом : были уверены, что отказа не будет. Изобразив удивление, Белогуровы пригласили го¬стей в дом. Те, войдя, перекрестились на иконы, поклонились хозяевам и сели в ряд у стены на лавку. Иван остался стоять в дверях. Перемол¬вившись ничего не значащими словами о погоде и урожае, все умолкли. Разрядил обстановку дед Михайло. Он покрутил седые усы и, задорно хмыкнув, начал обряд:
– Не ждали, станичники? Мы к вам с делом. У вас – товар, у нас – ку¬пец. Можеть, сговоримся?
Катерина подхватила:
– Наш сокол летаеть высоко... – и зажурчал её говорок.
Вот уже слышно:
– Наш голубь да ваша горлица – какая пара заводится!
Потребовали девку. Иван застыдился. Хотелось уйти. Но любопыт-ство пересилило первый порыв. Вышла Раиса. Стройная, с пшеничной косой и синими глазами, она показалась Ивану нездешней красой.
Осмотрев смущённую невесту со всех сторон, Мария вынесла приго¬вор:
– Не в теле. Придётся на неё три юбки надевать.
Все облегчённо вздохнули.
Разговор с Раисой был краток:
– Согласна ли за Ивана идти?
Не успела девушка ответить, как кум Егор выставил на стол бутыль с чихирём, а Катерина – каравай. Сёстры невесты стали метать на праздничную скатерть закуски.
Договорились на мясоед сыграть свадьбу.
В первые же горячие ночки Раиса понесла. Её мутило. Но работы было невпроворот. И хотя молодую не заставляли управляться с хозяй¬ством, в доме тоже некогда было присесть. Свекровь разрешилась от бремени девочкой Анюткой и целыми днями забавлялась с ней.
Анютка – одиннадцатый ребёнок в семье, но Мария возилась с ней, как с первым, и это благодаря снохе, которая взвалила на свои худень¬кие плечи заботу о стариках и детях. Если же наступал редкий час и на¬ходилось укромное место в доме для молодых, Иван целовал тонкие пальчики Раисы и говорил такие слова, от которых у неё сладко замира¬ло сердце.
Ранней весной начались полевые работы, и Рая по мере сил помогала золовкам Фросе и Любе таскать навоз на поле. Неожиданно её скрутило болью. Немеющим языком позвала девок. Те, напуганные, побежали за матерью, но Раиса уже разродилась недоношенным мальчиком; свекро¬ви осталось только отрезать и завязать пуповину, завернуть младенца в тряпки и шубейку. Как оказалось, молока у молодой матери не было. Бабка кормила внука своей грудью и видела, что мальчонка не жилец. Его, как водится, окрестили. Но это не помогло: через месяц Ванюша умер.
А в станице поговаривали о войне с японцем. Иван и его брат Абрам, который тоже к тому времени прошёл сборы, исподволь готовились к по¬ходу. И вот прибыл в станицу приказ о мобилизации. Призывали только молодых казаков, и деды обещали, что война будет недолгой. Провожа¬ли ребят всей большой семьёй. Гордый Михайло, поучая внуков, гово¬рил:
– Будьте достойны своёй хвамилии. Прадед ваш Никита на Шамиля ходил. За храбрость его сам генерал Слепцов шашкой наградил. Умрите в бою, а чести не потеряйте.
Савелий шёл молча, как будто все слова у него кончились.
Рая, прощаясь с мужем, не плакала, а лишь шептала:
– Береги себя... Береги...
Но её голоса не было слышно за воем свекрови. Та провожала на войну двоих сыновей.
Ой, лели, ой, лели, лели, ой, лели.
Ой, ты, Ваня, бел, кудряв,
Куда кони оседлал?
Во Слепцовску станицу
Под красную девицу!
Девицу Раюшку, Раюшку-голубушку.
Из песни сунженских казаков
1
Бабушка Рая, старенькая, худенькая, почти слепая, сидела на тёплой печной грубке и под песню одинокого сверчка листала передо мной стра¬ницы своей длинной, полной горя и потерь жизни.
– Бабушка, почему вы раньше не рассказывали нам об этом?
– Боялась. Дед ваш Иван воевал на стороне белых. А теперь умру скоро. Вот и разговорилась. Надо, чтоб вы знали свои корни. Нонче-то мне видение было.
– Какое? Расскажите!
– Ладно уж, слушайте!
Бабушка торжественно, высоким голосом, которым пела только боже¬ственные песни, начала рассказ:
– Вижу я будто летний луг с цветами, с бабочками, с птичками. А в его конце трон солнечный. На троне вроде царь сидит, а может, и не царь. Я думаю, сам Господь. И по лужку идёт к нему маленькая девочка в синем сарафанчике. А я чувствую, как меня манит тепло, покой, благодать и словно я та девочка. И тут слышу шёпот: «Раечкина душа... Раечкина ду¬ша...» И поднял Господь одной рукой девочку, а в другой у него корзина плетёная, и копошатся в ней какие-то зверушки. Это уже потом я поняла, что анчутки, бесенята. Так вот, улыбнулся Господь ласково, слегка шлёп¬нул девочку по попке и на лужок опустил. «Иди, – говорит, – попрощай¬ся». Вот такое видение.
– Это сон, бабушка, вы ещё не скоро умрёте. Помните, говорили, что в нашем роду до ста лет живут?
– Живут, – согласилась бабушка.
– А почему вы ещё раз замуж не вышли? Пятьдесят лет одна.
– Да не одна я. Вас вот вынянчила. Вашему отцу помогала... А муж? Муж должен быть единственный. Скоро встречусь с ним.
И бабушка легко вздохнула и задремала.
2
Несколько молодых казаков в лихо заломленных на затылок папахах ехали вдоль крутого берега реки. Они, играя, на скаку рубили лозу багряного орешника и весело перешучивались. Возбуждённое состояние не покидало их всю дорогу от самого Владикавказа, близ которого прохо¬дили лагеря – первые в их жизни. Теперь они стали настоящими казаками, и гордость наполняла их юные сердца.
За излукою реки показалась родная станица. Ребята пытались ещё издали разглядеть происшедшие в ней перемены.
– Смотрите-ка, Левонтий стены подвёл под крышу, а уезжали – только са¬ман месил, – заметил один.
– Точно, – отозвался другой, и заговорили разом все, отмечая, что из¬менилось в станице за лето.
– А вон у моста девка бельё полощет. Чья бы это?..
У каждого мелькнула мысль, что первой из станичников увидит их она. И, приосанившись, казаченьки легко вскочили на высокий мост. Дев¬ка от неожиданности покачнулась и вместе с простынёй упала в реку.
Последним скакал Иван Лизунов, красивый казачок с чёрными, узки¬ми, как лезвие шашки, глазами. Он заметил конфузию и хотел было пря¬мо с седла подать девице руку. Но быстрое течение уже отнесло её от берега. Иван соскочил с коня и бросился в студёную осеннюю воду.
Вытащив из реки девицу, он увидел, что мокрое платье облегает стройный стан, а васильковые глаза смотрят глубоко и прямо. «Откуда такая красота?» – удивился про себя Иван, а вслух спросил:
– Чья ж ты будешь?
– Белогуровых.
– Это дяди Кости, что из турецкого плена возвернулся, что ли?
Девушка утвердительно кивнула.
Взвившись на коня, Иван правой рукой подхватил спасённую красави¬цу и посадил перед собой.
– А зовут тебя как? – шепнул он.
– Раиса, – стуча зубами от холода, ответила казачка.
Перед калиткой, осторожно опустив продрогшую девушку на землю, Иван спешился и, немного замявшись, пробормотал:
– Ты это, значит, жди. Сватать придём.
Родители встретили молодого казака обыденно.
– Вот хорошо, – сказал отец, – пустошку поможешь расчистить, а то ребята умаялись совсем.
Мать, как водится, пустила слезу и кинулась к печке ворочать чугунки. Зато братья-подростки окружили новоиспечённого казака, засыпая вопро¬сами о службе. Но Иван больше молчал, а если отвечал, то как-то без¬различно. Из головы не шла Раиса.
Строгие нравы сунженских казаков не позволяли вызвать понравив-шуюся девушку на улицу для разговора. Надо было ждать праздничных вечеринок или большой ярмарки, когда можно перемолвиться словечком с избранницей. Или уж сватать, коли девка запала в душу.
Где-то через неделю после возвращения из лагерей, когда, отужинав, все по обыкновению обсуждали прошедший день и строили планы на завтрашний, Иван заговорил:
– Так как я теперь казак, мне можно жениться.
– Это конечно, – протянул дед Михайло, – женилка выросла.
– Нет, я сурьёзно.
– И что, есть уже на примете? – поинтересовался отец.
– Есть, – твёрдо ответил Иван.
– Чья ж будет? – подсела к сыну Мария.
– Белогуровых. Раиса.
– Ты с ума сошёл! Это беднеющие казаки. Им и тело-то прикрыть не¬чем, а дочек четыре. Праздничное платье, говорят, одно на всех. Поэто¬му и в церковь ходят по очереди. А матерь и вовсе в обносках, – заголо¬сила Мария.
– Ну и что? Справим платье-то, – огрызнулся Иван.
– Погоди, унучек. Ещё какую-нить присмотришь. Девок много, – вме-шалась баба Оля.
– Другую не хочу. Сватайте Раису.
Ежевечерние сборы семьи за ужином превратились в постоянные перебранки. Мать и бабка приводили всё новые доводы против Белогу¬ровых. Язвительный дед Михаил с некоторых пор стал устраняться от власти над семьёй и больше помалкивал. Отец жевал ус и хмыкал. Иван настаивал на своём.
Наконец, матери всё это надоело и она воскликнула:
– Хватит разговоров! Решай, отец! Скажи своё слово.
– Будем сватать, – спокойно проговорил Савелий. – Если по душе девка Ивану, пущай женится. С нелюбой житьё – каторга. А в станице го¬ворят, что Раиска – девка дюже работящая. Тебе как раз такая сноха и нужна. С нашей-то оравой не управляешься ить, да и тяжёлая ты опеть.
Мать зарыдала в голос, причитая да приговаривая. Это она умела де¬лать очень красиво. Была первой плакальщицей на свадьбах и похоро¬нах. Специально её звали.
Она ещё всхлипывала, а уже семья обговаривала будущее сва-товство.
Пятнадцатилетней Любушке поручили предупредить Раису, чтоб жда¬ли сватов. К Белогуровым решили идти отец с матерью, дед Михайло, да позвать кума Егора с женой Катериной – весёлых говорунов. Потом ду¬мали, откуда взять деньги на свадьбу. Но Иван не воспринимал дальней¬ших рассуждений: все мысли его были о Раисе.
Девушке тоже понравился молодой казак. Однако Рая не осмелилась рассказать родным об обещании Ивана: не верила, что может такое с ней статься, и молча переживала приключение.
Приход Любы Лизуновой застал семейство Белогуровых врасплох. Долгое вынужденное отсутствие Константина Львовича подкосило не¬когда крепкое хозяйство, а рождение девочек, почти погодков, отбило у него желание хозяйствовать – на дочерей не давали земельного надела. Старшие сыновья Александр и Лев были на царской службе. Они помо¬гали родителям, как могли, деньгами, но крестьянствовал отец один.
Раю никто ни о чём не спрашивал. Разговор сразу упёрся в деньги и в то, что не засватана старшая сестра Анна. У младших Дуняши и Марья¬ши уже были женихи на примете. Они только ждали, когда девки подрас¬тут.
Всё же решили носом не крутить и отдать Раису в дом Лизуновых. Авось и Нюра долго не засидится. Но в чём права оказалась тётка Ма¬рия – праздничное платье действительно было одно на всех. И выходит, доставалось оно Рае.
Евдокия открыла девичий сундук дочери. В нём не было ничего по¬купного. Только то, что сделано руками Раечки: вышитые утирки, салфет¬ки, обвязанные крючком, постельное бельё с прошвами, нижнее – расшитое белыми шёлковыми нитками, пара юбок с кофтами, вязаные чулки. Сверху лежал новенький Псалтырь. Его подарил Рае учитель за успехи в церковно-приходской школе, в которую она бегала три года.
Мать задумалась:
– Положим в сундук ещё наше платье, шаль, подшальник... Да! А башмаки? Я их обувала-то всего раз, когда ездила с отцом в Грозный. Пусть Раисе будут. На подарки свекрови, бабке и золовкам пойдут утир¬ки. Вон их сколько!
Приданое в сунженских станицах не принято было давать. Одевал не¬весту жених – готовил кладку, но сундук собирали все девочки, как толь¬ко начинали рукодельничать.
– Денег нет, мать. О корове даже думать не смею, – размышлял вслух Константин Львович. – Разве только вырезать на продажу птицу? Братья пришлют сколько-то. Напишу им. Первую дочерь отдаём. Помогут. Может быть, хватит? Со стыда не помрём, – подвёл он черту под сомнениями.
Сватать Лизуновы поехали на тройке, знатно, с ходом : были уверены, что отказа не будет. Изобразив удивление, Белогуровы пригласили го¬стей в дом. Те, войдя, перекрестились на иконы, поклонились хозяевам и сели в ряд у стены на лавку. Иван остался стоять в дверях. Перемол¬вившись ничего не значащими словами о погоде и урожае, все умолкли. Разрядил обстановку дед Михайло. Он покрутил седые усы и, задорно хмыкнув, начал обряд:
– Не ждали, станичники? Мы к вам с делом. У вас – товар, у нас – ку¬пец. Можеть, сговоримся?
Катерина подхватила:
– Наш сокол летаеть высоко... – и зажурчал её говорок.
Вот уже слышно:
– Наш голубь да ваша горлица – какая пара заводится!
Потребовали девку. Иван застыдился. Хотелось уйти. Но любопыт-ство пересилило первый порыв. Вышла Раиса. Стройная, с пшеничной косой и синими глазами, она показалась Ивану нездешней красой.
Осмотрев смущённую невесту со всех сторон, Мария вынесла приго¬вор:
– Не в теле. Придётся на неё три юбки надевать.
Все облегчённо вздохнули.
Разговор с Раисой был краток:
– Согласна ли за Ивана идти?
Не успела девушка ответить, как кум Егор выставил на стол бутыль с чихирём, а Катерина – каравай. Сёстры невесты стали метать на праздничную скатерть закуски.
Договорились на мясоед сыграть свадьбу.
В первые же горячие ночки Раиса понесла. Её мутило. Но работы было невпроворот. И хотя молодую не заставляли управляться с хозяй¬ством, в доме тоже некогда было присесть. Свекровь разрешилась от бремени девочкой Анюткой и целыми днями забавлялась с ней.
Анютка – одиннадцатый ребёнок в семье, но Мария возилась с ней, как с первым, и это благодаря снохе, которая взвалила на свои худень¬кие плечи заботу о стариках и детях. Если же наступал редкий час и на¬ходилось укромное место в доме для молодых, Иван целовал тонкие пальчики Раисы и говорил такие слова, от которых у неё сладко замира¬ло сердце.
Ранней весной начались полевые работы, и Рая по мере сил помогала золовкам Фросе и Любе таскать навоз на поле. Неожиданно её скрутило болью. Немеющим языком позвала девок. Те, напуганные, побежали за матерью, но Раиса уже разродилась недоношенным мальчиком; свекро¬ви осталось только отрезать и завязать пуповину, завернуть младенца в тряпки и шубейку. Как оказалось, молока у молодой матери не было. Бабка кормила внука своей грудью и видела, что мальчонка не жилец. Его, как водится, окрестили. Но это не помогло: через месяц Ванюша умер.
А в станице поговаривали о войне с японцем. Иван и его брат Абрам, который тоже к тому времени прошёл сборы, исподволь готовились к по¬ходу. И вот прибыл в станицу приказ о мобилизации. Призывали только молодых казаков, и деды обещали, что война будет недолгой. Провожа¬ли ребят всей большой семьёй. Гордый Михайло, поучая внуков, гово¬рил:
– Будьте достойны своёй хвамилии. Прадед ваш Никита на Шамиля ходил. За храбрость его сам генерал Слепцов шашкой наградил. Умрите в бою, а чести не потеряйте.
Савелий шёл молча, как будто все слова у него кончились.
Рая, прощаясь с мужем, не плакала, а лишь шептала:
– Береги себя... Береги...
Но её голоса не было слышно за воем свекрови. Та провожала на войну двоих сыновей.
Комментариев нет:
Отправить комментарий