С недавних пор я тешу своих современников детскими воспоминаниями, цена которых в новом веке приближается к грошу. «Хищные вещи века», пророчески обозначенные Стругацкими полвека назад, стремительно приблизили нас к Большому миру, стерли разницу между калмыцким школьником и его ровесниками в других местах, сделали одинаковыми их мечты и усилия.
Много лет назад брат рассказывал мне, что молодая калмыцкая интеллигенция конца 50-х- начала 70-х годов прошлого века упорно тянулась к знаниям: чтобы поскорее развенчать бытующий миф о национальной неполноценности. Следующее поколение молодежи было не столько честолюбивым, сколько наделенным интересом к жизни и к познанию. Сегодня молодые торопятся: им надо, используя любое образование, встроиться в социальную мозаику на уровне «The best».
Кто читает эти строки? Те же, кто и написал. Для молодых мы – «социальные лузеры», недалекие предки, время которых замерло на уровне позднего Брежнева.
Пусть будет и так. Но пока мы не видим перспектив будущего, пусть нас тешит прошлое, пропущенное, словно песок, через сито прочной детской памяти. Недавно знакомый доктор спросил меня, как обстоят дела с памятью. Отвечаю: «Кратковременная дает сбои, а долговременная в порядке…». Потому и жива долговременная, что хранит в себе добрые вещи века.
«Пионеры»
Современники Гарри Поттера не знают ни о первом значении слова, ни о втором: от американской истории не фанатели, в пионерах не состояли.
А мы там были все. Учили Торжественное обещание, которое помним и сейчас; носили пятидесятикопеечный красный ацетатный галстук, концы которого были изгрызены нервными подростками и тщательно отутюжены к понедельнику.
Нас принимали в пионеры на школьной линейке, и вожатая пафосно, как на Страшном суде, спрашивала о нашей готовности быть верными и честными в борьбе за дело Коммунистической партии. Мы, преисполненные гордости, радостно вскидывали правую руку в пионерском приветствии. С годами, конечно, все дежурнее становился салют, полусогнутые пальцы безвольно взлетали перед носом, но никому и в голову не приходило отказаться от церемонии.
Все-таки, сколь хорошим менеджером было пионерское начальство! Пионерская рубашка, напоминавшая кроем сталинский френч, была щедро украшена золотистыми алюминиевыми пуговицами, а галстук служил ярким декоративным элементом, словно жабо — в костюме вельможи. А пилотка, как у летчика, да еще и с кокетливой кисточкой? А белые перчатки ассистентов и ленты через плечо? А кастинг на знаменосца? Неправда, что у нас не было психологов!
Ради того, чтобы на линейке по-шамански стучать в барабан, я закончила «барабанную» школу в «Орленке», не совсем понимая, но чувствуя, что барабанщик – своего рода жрец… Эта маленькая, но важная должность, наряду с чтением стихов со сцены, составили старт моей школьной карьеры.
Стихи читать нас звали часто: юных пионеров приглашали разбавить скучные партийно-хозяйственные совещания и заодно показать работу третьего секретаря райкома комсомола. В те времена не было Интернета с его широкими плагиаторскими возможностями, и все литературно-музыкальные монтажи придумывались организаторами приветствия. В гладкий и отчасти бессмысленный текст вкраплялись имена передовиков производства, вызывая умиление самих передовиков и одобрение партийных начальников. К чести самих партийцев, их имена вообще никогда не назывались, — такова была партийная этика, — потому и памятны Будайчиев, Хван Хо Дин и стригали с гуртоправами. Под аплодисменты, которых больше не услышат в свою честь, гордые и продрогшие на сквозняке пионеры, громко топая по залу, скрывались в проеме запасного выхода.
Это короткая артистическая составляющая моей школьной жизни.
…. Пионеры росли будущими бюрократами. Слова «протокол», «совет дружины», «председатель», «редколлегия» усваивались быстро и обозначали известные всем понятия. Доморощенные пионерские «шишки» грозно и беспощадно распекали непутевых одноклассников, клеймили их в стенной печати (за что иногда и получали по шее), выступали с критикой на собраниях.
И опять же о психологии. Во всей этой пестрой и интересной жизни рефреном звучало слово «бороться». Боролись со своими недостатками, как будто их можно было ампутировать, словно внезапно выросший хвост; боролись за присвоение классу звания «имени кого-то»; с упорством огородника боролись с двоечниками, как будто после их исчезновения должен был наступить мир на Земле; боролись и за мир во всем мире, искренне жалея беззаботные и равнодушные к собственному положению народы Азии, Африки и Латинской Америки.
Пионерские ритуалы с позиций сегодняшнего дня выглядят не менее таинственно, чем масонские церемонии.Апофеозом идеологической мистики становился день рождения пионерии 19 мая.
В Калмыкии это время уже отцветших тюльпанов, ветра, пыли и преддверия лета. В такую погоду полшколы тянется в парадной белой форме в чисто поле, где пионерские активисты уже выложили на земле белым кирпичом силуэт пятиконечной звезды и приготовили «сырье для костра». Вспыхивает костер, поднимаясь высокими языками к вечернему небу, дети поют «Взвейтесь, кострами!», искры тают в воздухе. От погасшего костра, в наступающей темноте пионеры идут в поселок. Мать даже не ругает за испачканную сажей одежду и истоптанные в пыли белоснежные гольфы: разве она против линии партии?!
… Я до сих пор не люблю 7 ноября и 1 мая, потому что первая половина дня в обоих случаях всегда была посвящена демонстрации. До распада СССР у меня даже не возникало мысли о том, что само слово «демонстрация» — лишь главное слово в незавершенном выражении: а, собственно, что мы демонстрируем?
… Накануне этих двух дней выходили центральные газеты с перечнем призывов на первой странице. Сегодня мы назвали бы их слоганами и, вероятно, поработали бы над формой, чтобы они стали короче, динамичнее, понятнее.
Райкомовское начальство требовало, чтобы все организации вышли на демонстрацию со своим призывом, а для этого оно загодя раздавало им номера призывов.
В Городке было немного умельцев, способных на кумачовом полотнище начертать водоэмульсионкой призыв. Видимо, из-за их дефицита или перестроечной спеси в 1987 году мне «была оказана честь», и я последней апрельской ночью в опустевшем школьном коридоре, ползая на коленках вдоль красного полотна, старалась вместить слова «коммунистический» и «социалистический» в одной строке. Никто, кроме меня, мой призыв так и не прочувствовал, творение убрали 2 мая по причине неактуальности.
… Когда мои ученики слушают историю «от Брежнева до Путина», я чувствую себя экспонатом, наглядным пособием и соучастником тех событий. Все чаще ловлю их сочувственный взгляд, адресованный то ли мне, то ли эпохе. Так снисходительно смотрят на неразумных детей и нездоровых оптимистов.
Много лет назад брат рассказывал мне, что молодая калмыцкая интеллигенция конца 50-х- начала 70-х годов прошлого века упорно тянулась к знаниям: чтобы поскорее развенчать бытующий миф о национальной неполноценности. Следующее поколение молодежи было не столько честолюбивым, сколько наделенным интересом к жизни и к познанию. Сегодня молодые торопятся: им надо, используя любое образование, встроиться в социальную мозаику на уровне «The best».
Кто читает эти строки? Те же, кто и написал. Для молодых мы – «социальные лузеры», недалекие предки, время которых замерло на уровне позднего Брежнева.
Пусть будет и так. Но пока мы не видим перспектив будущего, пусть нас тешит прошлое, пропущенное, словно песок, через сито прочной детской памяти. Недавно знакомый доктор спросил меня, как обстоят дела с памятью. Отвечаю: «Кратковременная дает сбои, а долговременная в порядке…». Потому и жива долговременная, что хранит в себе добрые вещи века.
«Пионеры»
Современники Гарри Поттера не знают ни о первом значении слова, ни о втором: от американской истории не фанатели, в пионерах не состояли.
А мы там были все. Учили Торжественное обещание, которое помним и сейчас; носили пятидесятикопеечный красный ацетатный галстук, концы которого были изгрызены нервными подростками и тщательно отутюжены к понедельнику.
Нас принимали в пионеры на школьной линейке, и вожатая пафосно, как на Страшном суде, спрашивала о нашей готовности быть верными и честными в борьбе за дело Коммунистической партии. Мы, преисполненные гордости, радостно вскидывали правую руку в пионерском приветствии. С годами, конечно, все дежурнее становился салют, полусогнутые пальцы безвольно взлетали перед носом, но никому и в голову не приходило отказаться от церемонии.
Все-таки, сколь хорошим менеджером было пионерское начальство! Пионерская рубашка, напоминавшая кроем сталинский френч, была щедро украшена золотистыми алюминиевыми пуговицами, а галстук служил ярким декоративным элементом, словно жабо — в костюме вельможи. А пилотка, как у летчика, да еще и с кокетливой кисточкой? А белые перчатки ассистентов и ленты через плечо? А кастинг на знаменосца? Неправда, что у нас не было психологов!
Ради того, чтобы на линейке по-шамански стучать в барабан, я закончила «барабанную» школу в «Орленке», не совсем понимая, но чувствуя, что барабанщик – своего рода жрец… Эта маленькая, но важная должность, наряду с чтением стихов со сцены, составили старт моей школьной карьеры.
Стихи читать нас звали часто: юных пионеров приглашали разбавить скучные партийно-хозяйственные совещания и заодно показать работу третьего секретаря райкома комсомола. В те времена не было Интернета с его широкими плагиаторскими возможностями, и все литературно-музыкальные монтажи придумывались организаторами приветствия. В гладкий и отчасти бессмысленный текст вкраплялись имена передовиков производства, вызывая умиление самих передовиков и одобрение партийных начальников. К чести самих партийцев, их имена вообще никогда не назывались, — такова была партийная этика, — потому и памятны Будайчиев, Хван Хо Дин и стригали с гуртоправами. Под аплодисменты, которых больше не услышат в свою честь, гордые и продрогшие на сквозняке пионеры, громко топая по залу, скрывались в проеме запасного выхода.
Это короткая артистическая составляющая моей школьной жизни.
…. Пионеры росли будущими бюрократами. Слова «протокол», «совет дружины», «председатель», «редколлегия» усваивались быстро и обозначали известные всем понятия. Доморощенные пионерские «шишки» грозно и беспощадно распекали непутевых одноклассников, клеймили их в стенной печати (за что иногда и получали по шее), выступали с критикой на собраниях.
И опять же о психологии. Во всей этой пестрой и интересной жизни рефреном звучало слово «бороться». Боролись со своими недостатками, как будто их можно было ампутировать, словно внезапно выросший хвост; боролись за присвоение классу звания «имени кого-то»; с упорством огородника боролись с двоечниками, как будто после их исчезновения должен был наступить мир на Земле; боролись и за мир во всем мире, искренне жалея беззаботные и равнодушные к собственному положению народы Азии, Африки и Латинской Америки.
Пионерские ритуалы с позиций сегодняшнего дня выглядят не менее таинственно, чем масонские церемонии.Апофеозом идеологической мистики становился день рождения пионерии 19 мая.
В Калмыкии это время уже отцветших тюльпанов, ветра, пыли и преддверия лета. В такую погоду полшколы тянется в парадной белой форме в чисто поле, где пионерские активисты уже выложили на земле белым кирпичом силуэт пятиконечной звезды и приготовили «сырье для костра». Вспыхивает костер, поднимаясь высокими языками к вечернему небу, дети поют «Взвейтесь, кострами!», искры тают в воздухе. От погасшего костра, в наступающей темноте пионеры идут в поселок. Мать даже не ругает за испачканную сажей одежду и истоптанные в пыли белоснежные гольфы: разве она против линии партии?!
… Я до сих пор не люблю 7 ноября и 1 мая, потому что первая половина дня в обоих случаях всегда была посвящена демонстрации. До распада СССР у меня даже не возникало мысли о том, что само слово «демонстрация» — лишь главное слово в незавершенном выражении: а, собственно, что мы демонстрируем?
… Накануне этих двух дней выходили центральные газеты с перечнем призывов на первой странице. Сегодня мы назвали бы их слоганами и, вероятно, поработали бы над формой, чтобы они стали короче, динамичнее, понятнее.
Райкомовское начальство требовало, чтобы все организации вышли на демонстрацию со своим призывом, а для этого оно загодя раздавало им номера призывов.
В Городке было немного умельцев, способных на кумачовом полотнище начертать водоэмульсионкой призыв. Видимо, из-за их дефицита или перестроечной спеси в 1987 году мне «была оказана честь», и я последней апрельской ночью в опустевшем школьном коридоре, ползая на коленках вдоль красного полотна, старалась вместить слова «коммунистический» и «социалистический» в одной строке. Никто, кроме меня, мой призыв так и не прочувствовал, творение убрали 2 мая по причине неактуальности.
… Когда мои ученики слушают историю «от Брежнева до Путина», я чувствую себя экспонатом, наглядным пособием и соучастником тех событий. Все чаще ловлю их сочувственный взгляд, адресованный то ли мне, то ли эпохе. Так снисходительно смотрят на неразумных детей и нездоровых оптимистов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий