Также, как и мамино, мое детство и юность протекали в окрестностях Петровского парка и Динамо. Именно в районе Динамо в начале марта 1953 года со мной приключилось первое драматическое событие в моей жизни. Связано оно было со смертью Сталина.
В начале марта 1953 года вся страна была потрясена болезнью, а через несколько дней и смертью И.Ф.Сталина. Иосиф Виссарионович Сталин, фактический руководитель Советского Союза с 20-х годов прошлого века, скончался 5 марта 1953 года от кровоизлияния в мозг.
В последнюю ночь зимы 1953-го Сталин по обыкновению вызвал на дачу приближенных для ночной пьянки. Были: Берия, Маленков, Хрущев, Булганин. Сидели. «Шутили». Пили легкое вино «Мджари», прошедшее, как и все продукты на столе, экспертизу на содержание яда. В 4 утра разъехались.Охране передали слова Сталина: «Ну, ребята, ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». Охрана до десяти вечера следующего дня просидела в своей караулке, не смея войти в темный дом. И лишь когда привезли почту — пакет из ЦК, охранники пересилили страх и тогда на пороге малой гостиной увидели на полу тело Сталина. Он был еще жив, шевелил рукой, но говорить уже не мог. Его сразил мощнейший инсульт с кровоизлиянием под оболочки мозга. Даже если бы с первой минуты рядом с ним были врачи, спасти его в те годы было нереально, разве что сделали бы трепанацию черепа. Этот инсульт был не первым, но оказался последним. В 45-м - в 46-м годах у вождя случились первые инсульты.
Правительственные бюллетени о болезни и состоянии здоровья Сталина начали выходить с опозданием с таким расчетом, чтобы никаких определенных выводов из этих сообщений сделать было нельзя. Сообщались температура, данные анализа мочи («в пределах нормы») и прочая уклончивая информация. 4 марта было объявлено о его тяжелом физическом состоянии. 5 марта начинается долгая, мучительная агония. В 21.50 Сталин вдруг на минуту открыл глаза, поднял левую руку...и испустил дух.
Прощание с телом вождя было запланировано на 6 марта, оно длилось трое суток, а 9 марта было объявлено днем похорон Сталина. В этот день тело Иосифа Виссарионовича было помещено в Мавзолей Ленина на всеобщее обозрение, на Красной площади проходила похоронная процедура.
В нашей семье , кроме дяди Жени, никто не собирался идти на похороны Сталина. Напротив, на лицах дедушки и бабушки, если и не выражалась радость, но можно было заметить явное облегчение. Вернувшись с войны дедушка, как и многие его соотечественники, попал из огня да в полымя. В 46-м вновь начался террор. Аресты пошли сначала среди военных, потом среди «интеллигентов». Знаменитые постановления по журналам «Звезда» и «Ленинград», травля Ахматовой, Шостаковича и Прокофьева — это все 46-й и 47-й годы. Самым «мрачным», «тягостным» современники называют именно «юбилейный» 49-й, а за ним еще и 52-й годы. Как раз на этот период приходятся фантастическое дело врачей-вредителей в медчасти Автозавода им. Сталина, и разгром «шпионского» Еврейского Антифашистского комитета. Но самыми ужасными были слухи подготовке к депортации из Москвы евреев в марте 1953-го года.
Дедушка работал простым врачом в поликлинике МПС, но находился в постоянном страхе за себя и семью. Он был абсолютно убежден в том, что со дня на день его арестуют или, в лучшем случае, депортируют из Москвы как еврея.
Иное восприятие на смерть Сталина было у моего дяди Жени. Со смертью Сталина как бы уходило в тень его героическое прошлое, когда он шел в бой с криком « За Родину!», « За Сталина!» . Уходила молодость. И Женя должен был со всем этим попрощаться. Но идти на похороны одному с его тяжелым протезом, практически на одной ноге , ему было страшно. И он решил для поддержки взять меня с собой. Мне в это время было лет одиннадцать. И мы пошли. К счастью, не очень рано, так как Женя провозился со своим протезом.
Транспорт не работал. Мы прошли по Петровско-Разумовской до Писцовой , затем повернули направо и вышли через Петровский парк к стадиону «Динамо». По всем улочкам и переулочкам двигался народ в сторону центра. Около Динамо тротуары и мостовые были уже запружены. От Сокола и Аэропорта потоком двигались люди. Было солнечно и холодно. Люди почти не разговаривали. И так в молчании мы двигались в сторону Белорусского вокзала. Перед гостиницей « Советская» в наш поток от авиационного завода влились колонны рабочих. Теперь мы двигались очень медленно, впритык друг к другу. Я была маленькая, и за спинами впереди идущих людей уже ничего не видела. Но особой усталости не испытывала, так привыкла зимой гонять на лыжах, а летом на велосипеде. Но дядя Женя начал сдавать. Протез сильно натер ему культю. И он с трудом передвигал ноги. Ближе к Белорусскому вокзалу толпа становилась все плотнее. И тут дядю Женю осенило, что до Колонного зала ему не добраться, и если он сейчас не выберется со мной из толпы, то нас просто задавят. К счастью, мы еще не успели пройти улицу Правда, последнюю улицу перед Белорусским вокзалом, в которую мы могли еще свернуть. Женя, схватив меня за руку из последних сил стал пробиваться влево к Дому культуры им. Чкалова. Двигаться против течения было почти уже невозможно. Рассекая своей инвалидной палкой протсранство вокруг нас, иногда прямо по спинам идущих, он , не переставая, кричал: « Пропустите, пропустите!. Я инвалид войны! У меня нет ноги!» . При этом дядя Женя, распахнув пальто, показывал на ордена и медали, которые он прицепил на пиджак перед выходом из дома. Это действовало. Люди сжимались, пытаясь образовать щелочку, в которую мы проскальзывали. Благо, что мы оба были худые и маленькие. Наконец, Женя и я оказались на тротуаре, распаренные, с оторванными пуговицами, со сбитыми на бок шапками. Мы повернули на улицу Правда, по которой совершенно обессилевшие добрались до Городка художников. Здесь у дяди Жени были знакомые. Они дали ему возможность перемотать и чем-то смазать растертую в кровь культю., и по Петровско-Разумовской мы добрели до дома. Дедушки дома не было, а бабушка с мамой были в полном ужасе. С тех пор мне было категорически запрещено куда-либо ходить с дядей Женей.
Много лет спустя, для меня , примерно, стала ясна ужасающая ситуация, в которую мы чуть не попали с дядей Женей. Очередь к Колонному залу начиналась на площади Белорусского вокзала, до которой мы не дошли всего несколько сот метров. Отсюда , во всю ширь улицы Горького, люди шагали до Садового кольца, где их заворачивали в сторону Самотеки. Затем, не пуская напрямую через Цветной бульвар к Трубной площади, толпы людей гнали до улицы Чернышевского. Здесь людей направляли до Покровских ворот, от которых был поворот на бульварное кольцо у Вот так, отшагав пол-Москвы, организованная очередь, миновав Сретенку добралась до горки Рождественского бульвара.
Уже к девяти утра на Красной площади было огромное количество людей, которые пришли попрощаться со своим вождем. Около двенадцати часов дня траурный митинг объявили закрытым, а забальзамированное тело Сталина внесли в Мавзолей. И как раз в это время в районе Трубной площади в результате скопления огромного количества людей в относительно ограниченном пространстве (на обочинах дороги стояло множество грузовиков) произошла давка. На Трубу с трех бульваров скатилось сразу огромное количество людей. А поскольку с Петровского и с Рождественского бульваров бежала толпа еще под гору, то тут и возникла первая кромешная давка, картины которой впоследствие и попытался восстановить в своем фильме поэт Евгений Евтушенко. Количество погибших до сих пор доподлинно неизвестно, все данные засекречены.
А тогда в марте 1953 года никто из нас ничего определенного не знал. Ходили только слухи. На следующий день в школе наша классная руководительница спросила ребят, ходил ли кто -нибудь на похороны. Из всего класса оказалась я одна. Пришлось выступить и рассказать, как мы с дядей Женей отправились на похороны. Меня очень мучила проблема: сказать, что мы все-таки не дошли до Колонного зала ,и я не видела тела вождя. В конце концов , я решила не врать, и рассказать все, как было. Слушали все внимательно, а некоторые даже прослезились. Тогда я, конечно, абсолютно не осознавала всю трагичность происшедшего. И только много лет спустя, поняла, что именно тогда тень смерти коснулась меня своим крылом.
В начале марта 1953 года вся страна была потрясена болезнью, а через несколько дней и смертью И.Ф.Сталина. Иосиф Виссарионович Сталин, фактический руководитель Советского Союза с 20-х годов прошлого века, скончался 5 марта 1953 года от кровоизлияния в мозг.
В последнюю ночь зимы 1953-го Сталин по обыкновению вызвал на дачу приближенных для ночной пьянки. Были: Берия, Маленков, Хрущев, Булганин. Сидели. «Шутили». Пили легкое вино «Мджари», прошедшее, как и все продукты на столе, экспертизу на содержание яда. В 4 утра разъехались.Охране передали слова Сталина: «Ну, ребята, ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». Охрана до десяти вечера следующего дня просидела в своей караулке, не смея войти в темный дом. И лишь когда привезли почту — пакет из ЦК, охранники пересилили страх и тогда на пороге малой гостиной увидели на полу тело Сталина. Он был еще жив, шевелил рукой, но говорить уже не мог. Его сразил мощнейший инсульт с кровоизлиянием под оболочки мозга. Даже если бы с первой минуты рядом с ним были врачи, спасти его в те годы было нереально, разве что сделали бы трепанацию черепа. Этот инсульт был не первым, но оказался последним. В 45-м - в 46-м годах у вождя случились первые инсульты.
Правительственные бюллетени о болезни и состоянии здоровья Сталина начали выходить с опозданием с таким расчетом, чтобы никаких определенных выводов из этих сообщений сделать было нельзя. Сообщались температура, данные анализа мочи («в пределах нормы») и прочая уклончивая информация. 4 марта было объявлено о его тяжелом физическом состоянии. 5 марта начинается долгая, мучительная агония. В 21.50 Сталин вдруг на минуту открыл глаза, поднял левую руку...и испустил дух.
Прощание с телом вождя было запланировано на 6 марта, оно длилось трое суток, а 9 марта было объявлено днем похорон Сталина. В этот день тело Иосифа Виссарионовича было помещено в Мавзолей Ленина на всеобщее обозрение, на Красной площади проходила похоронная процедура.
В нашей семье , кроме дяди Жени, никто не собирался идти на похороны Сталина. Напротив, на лицах дедушки и бабушки, если и не выражалась радость, но можно было заметить явное облегчение. Вернувшись с войны дедушка, как и многие его соотечественники, попал из огня да в полымя. В 46-м вновь начался террор. Аресты пошли сначала среди военных, потом среди «интеллигентов». Знаменитые постановления по журналам «Звезда» и «Ленинград», травля Ахматовой, Шостаковича и Прокофьева — это все 46-й и 47-й годы. Самым «мрачным», «тягостным» современники называют именно «юбилейный» 49-й, а за ним еще и 52-й годы. Как раз на этот период приходятся фантастическое дело врачей-вредителей в медчасти Автозавода им. Сталина, и разгром «шпионского» Еврейского Антифашистского комитета. Но самыми ужасными были слухи подготовке к депортации из Москвы евреев в марте 1953-го года.
Дедушка работал простым врачом в поликлинике МПС, но находился в постоянном страхе за себя и семью. Он был абсолютно убежден в том, что со дня на день его арестуют или, в лучшем случае, депортируют из Москвы как еврея.
Иное восприятие на смерть Сталина было у моего дяди Жени. Со смертью Сталина как бы уходило в тень его героическое прошлое, когда он шел в бой с криком « За Родину!», « За Сталина!» . Уходила молодость. И Женя должен был со всем этим попрощаться. Но идти на похороны одному с его тяжелым протезом, практически на одной ноге , ему было страшно. И он решил для поддержки взять меня с собой. Мне в это время было лет одиннадцать. И мы пошли. К счастью, не очень рано, так как Женя провозился со своим протезом.
Транспорт не работал. Мы прошли по Петровско-Разумовской до Писцовой , затем повернули направо и вышли через Петровский парк к стадиону «Динамо». По всем улочкам и переулочкам двигался народ в сторону центра. Около Динамо тротуары и мостовые были уже запружены. От Сокола и Аэропорта потоком двигались люди. Было солнечно и холодно. Люди почти не разговаривали. И так в молчании мы двигались в сторону Белорусского вокзала. Перед гостиницей « Советская» в наш поток от авиационного завода влились колонны рабочих. Теперь мы двигались очень медленно, впритык друг к другу. Я была маленькая, и за спинами впереди идущих людей уже ничего не видела. Но особой усталости не испытывала, так привыкла зимой гонять на лыжах, а летом на велосипеде. Но дядя Женя начал сдавать. Протез сильно натер ему культю. И он с трудом передвигал ноги. Ближе к Белорусскому вокзалу толпа становилась все плотнее. И тут дядю Женю осенило, что до Колонного зала ему не добраться, и если он сейчас не выберется со мной из толпы, то нас просто задавят. К счастью, мы еще не успели пройти улицу Правда, последнюю улицу перед Белорусским вокзалом, в которую мы могли еще свернуть. Женя, схватив меня за руку из последних сил стал пробиваться влево к Дому культуры им. Чкалова. Двигаться против течения было почти уже невозможно. Рассекая своей инвалидной палкой протсранство вокруг нас, иногда прямо по спинам идущих, он , не переставая, кричал: « Пропустите, пропустите!. Я инвалид войны! У меня нет ноги!» . При этом дядя Женя, распахнув пальто, показывал на ордена и медали, которые он прицепил на пиджак перед выходом из дома. Это действовало. Люди сжимались, пытаясь образовать щелочку, в которую мы проскальзывали. Благо, что мы оба были худые и маленькие. Наконец, Женя и я оказались на тротуаре, распаренные, с оторванными пуговицами, со сбитыми на бок шапками. Мы повернули на улицу Правда, по которой совершенно обессилевшие добрались до Городка художников. Здесь у дяди Жени были знакомые. Они дали ему возможность перемотать и чем-то смазать растертую в кровь культю., и по Петровско-Разумовской мы добрели до дома. Дедушки дома не было, а бабушка с мамой были в полном ужасе. С тех пор мне было категорически запрещено куда-либо ходить с дядей Женей.
Много лет спустя, для меня , примерно, стала ясна ужасающая ситуация, в которую мы чуть не попали с дядей Женей. Очередь к Колонному залу начиналась на площади Белорусского вокзала, до которой мы не дошли всего несколько сот метров. Отсюда , во всю ширь улицы Горького, люди шагали до Садового кольца, где их заворачивали в сторону Самотеки. Затем, не пуская напрямую через Цветной бульвар к Трубной площади, толпы людей гнали до улицы Чернышевского. Здесь людей направляли до Покровских ворот, от которых был поворот на бульварное кольцо у Вот так, отшагав пол-Москвы, организованная очередь, миновав Сретенку добралась до горки Рождественского бульвара.
Уже к девяти утра на Красной площади было огромное количество людей, которые пришли попрощаться со своим вождем. Около двенадцати часов дня траурный митинг объявили закрытым, а забальзамированное тело Сталина внесли в Мавзолей. И как раз в это время в районе Трубной площади в результате скопления огромного количества людей в относительно ограниченном пространстве (на обочинах дороги стояло множество грузовиков) произошла давка. На Трубу с трех бульваров скатилось сразу огромное количество людей. А поскольку с Петровского и с Рождественского бульваров бежала толпа еще под гору, то тут и возникла первая кромешная давка, картины которой впоследствие и попытался восстановить в своем фильме поэт Евгений Евтушенко. Количество погибших до сих пор доподлинно неизвестно, все данные засекречены.
А тогда в марте 1953 года никто из нас ничего определенного не знал. Ходили только слухи. На следующий день в школе наша классная руководительница спросила ребят, ходил ли кто -нибудь на похороны. Из всего класса оказалась я одна. Пришлось выступить и рассказать, как мы с дядей Женей отправились на похороны. Меня очень мучила проблема: сказать, что мы все-таки не дошли до Колонного зала ,и я не видела тела вождя. В конце концов , я решила не врать, и рассказать все, как было. Слушали все внимательно, а некоторые даже прослезились. Тогда я, конечно, абсолютно не осознавала всю трагичность происшедшего. И только много лет спустя, поняла, что именно тогда тень смерти коснулась меня своим крылом.
Комментариев нет:
Отправить комментарий