Моя дочь закончила музыкальную школу по фортепиано, а было это в 90-ые годы. Но расскажу все по порядку.
И как было не отдать учиться музыке, если ребенок, начиная с трех лет, пел с утра до вечера. Репертуар был несколько сомнительного качества, это ранние долгоиграющие пластинки Аллы Пугачевой и Эдит Пиаф, которые перемежались в доме вместе с многочисленными сказками. Она сама ставила эти пластинки на проигрыватель "Аккорд" и слушала целыми днями. Слух у девочки был отменный и манера пения была подхвачена довольно лихо. Еще она не оставила без своего внимания Лидию Русланову, хотя ее пластинок в доме не было, наверное по радио услышала. И так дочь пела, где надо и не надо. При этом она могла менять голос на народный при подражании Руслановой: «Валенки, валенки…». Если подражала Пугачевой – то с горловыми оттенками. Сначала это выглядело очень забавно, так как пела она очень смачно и, как говорят, вкусно, но позже стало немного раздражать.
Выпендреж ребенка зашкаливал, стеснительности не было никакой. Где бы не находилась – из кожи лезла, чтобы привлечь внимание. Например, едем летом в электричке на дачу, машины в брежневские времена у родителей, нищих инженеров, тогда не было. Так ребенок выступал и в вагоне поезда. Выходящие пассажиры, помню, проходя мимо нас, сидящих, бросали мне на колени яблоки, апельсины, конфеты. Я сгорала от стыда.
Пришлось ребенка отдать в хор им. Локтева в самую младшую группу «Зернышки» в центральном дворце пионеров. А в шесть лет ее уже с триумфом приняли в музыкальную школу, и не простую, где завучем был известный Левит. И так она семь лет совмещала учебу музыке и общеобразовательную школу. Как жаль, что в те времена не было школ с художественным, театральным уклоном, где бы ребенок и дальше развивал свои таланты. Сколько сейчас появилось таких. Но те времена были суровые и дочери пришлось учиться в школе с математическим уклоном. За это время весь талант был выбит из ребенка начисто. Классный руководитель математичка, сталинистка орала на них так, что было слышно с четвертого этажа на первый. Как-то дочь прихватила мои ключи от квартиры, и я, забежав за ними, стала невольной свидетельницей этого террора. Так что школа ребенка нивелировала и сделала из оригинального, раскрепощенного - серую мышь.
Еще, когда наблюдаешь за ростом ребенка, то в подростковом возрасте становится очевидным некоторое колебание в становлении его характера. Как маятник, кто из родителей перетянет на себя, чьи гены окажутся сильнее. Вот у маленькой свойство покрасоваться - это выпирала похожесть на бабушку актрису. А в подростковом возрасте откуда-то взялась стеснительность, появилась зажатость, куда-то исчезла лучезарность, искрящаяся радость. Но я не об этом, немного отвлеклась.
Обучение в музыкальной школе закончилось на три года раньше общеобразовательной. Успешно сданы выпускные экзамены, играла Баха, Моцарта, Прокофьева. Что было делать дальше. Идти далее по музыкальной части передумали. А терять приобретенный навык тоже было жаль. И по моему совету дочь поступила на педпрактику в Консерваторию. Сейчас поясню. У студентов Консерватории на старших курсах есть предмет – педагогическая практика, то есть они учились преподавать игру на фортепиано. Дочь выдержала и там отбор, так как репертуар был отшлифован подготовкой к выпускным экзаменам в школе. И ей выделили студента консерватории. Им оказался таджик, учившийся по разнарядке из Таджикистана по классу фортепиано у знаменитого профессора Доренского. Звали студента Одиль. Это был крепенький, как боровичок, юноша , небольшого роста, белокожий, иссиня-черный симпатичный брюнет, пышущий здоровьем, как говорят – кровь с молоком. Жил он в общаге Консерватории в одной комнате с другим студентом, ставшим впоследствии знаменитым пианистом. Занятия предполагались в общежитии, но ехать туда было далеко, да и особо некогда, и я договорилась с Одилем, что он будет приезжать к нам домой. Он приезжал к нам два раза в неделю, заходил с мороза розовощекий и я сразу усаживала его обедать. Перед каждым занятием я его сначала кормила, любуясь его восточной манерой есть неторопливо, никогда не обжигаясь, подождав остывания блюда. Затем немного отдохнув, он садился с дочерью заниматься. Учитель был терпеливым, выдержанным и между ним и дочкой установились взаимопонимание и хорошие дружеские отношения.
Иногда мы Одиля просили поиграть нам. О, как он играл, как бог! Как владел инструментом! Его много раз выдвигали на международные конкурсы пианистов и он занимал престижные места и был лауреатом. Однако, известности он не приобрел, ему мешала стеснительность, волнение и некоторая зажатость на выступлениях. Чтобы стать знаменитым пианистом мало таланта, нужно иметь очень крепкую нервную систему, уметь собраться на концерте и главное – преодолеть волнение.
Дочь каждый семестр в сессию держала экзамен, играла, дабы показать свои приобретенные музыкальные навыки. Вернее оба они держали экзамен – он как педагог, она- как ученица. Все шло своим чередом, и все были довольны.
И вот подошло время окончания Одилем Консерватории. К этому времени некоторые его концерты с оркестром были записаны в доме Звукозаписи. Но на некоторых конкурсах он не оправдал ожиданий педагогов. Перед ним встал вопрос возврата в свою республику, и очевидно предстояла преподавательская карьера, что ему совершенно не нравилось и не подходило. И вот в один прекрасный день в отсутствии дочери он приезжает ко мне с серьезным разговором. Я даже не могла предположить по какому поводу. Оказалось, он приехал просить руки моей дочери, которой на то время было 15 лет, а ему что-то около 24-ех. Может в Таджикистане девочек и выдают в таком возрасте замуж, но мне на тот момент показалось это настолько диким. Противоречивые чувства испытала я тогда. С одной стороны, мне было жутко смешно, неоперившегося моего цыпленка, еще угловатого и нескладного подростка, школьницу 8-го класса, зовут замуж. С другой стороны, мне было его безумно жалко, я понимала, что он от безысходности и отчаяния решился на этот разговор, ему необходимо было остаться и зацепиться за Москву.
Как мне захотелось ему помочь, и я организовала у себя дома знакомство с дочерью моей институтской подруги. Накрыла сладкий стол, все собрались в условленный день и час, знакомство состоялось. Зашел разговор, а чем занимается потенциальная невеста. Дочь моей подруги была как раз постарше, она уже заканчивала институт физкультуры, была мастером спорта. Когда Одиль услышал, каким видом спорта занимается девушка, не больше и не меньше – стрельба из пистолета, его охватил такой хохот, что он трясся наверное в течение получаса. Да, здесь уже я дала маху. Но мне казалось, что может противоположности как раз и притянутся. Но нет, ничего общего между молодыми не нашлось, она слишком далека была от классической музыки, а он, как восточный мужчина, совершенно не представлял для женщины занятий стрельбой. Продолжения отношений не состоялось.
И пропал наш Одиль, исчез из виду. Как сложилась его судьба, не знаю. А дочери назначили педагогом какую-то строптивую студентку с норовом, которая уже не захотела приезжать на дом. В результате занятия музыкой были брошены. Надо было готовиться к поступлению в технический ВУЗ. Но любовь к музыке осталась на всю жизнь. Привит вкус к настоящей серьезной музыке, остался навык чтения нот с листа. Правда инструмент, кажется Лира, купленный когда-то в кредит, уже выброшен, вернее даже пришлось приплатить, чтобы его вывезли. Никто не захотел купить и не брала ни одна школа. А куплен вместо пианино современный синтезатор, за который дочь садится крайне редко. Вот такие времена.
И как было не отдать учиться музыке, если ребенок, начиная с трех лет, пел с утра до вечера. Репертуар был несколько сомнительного качества, это ранние долгоиграющие пластинки Аллы Пугачевой и Эдит Пиаф, которые перемежались в доме вместе с многочисленными сказками. Она сама ставила эти пластинки на проигрыватель "Аккорд" и слушала целыми днями. Слух у девочки был отменный и манера пения была подхвачена довольно лихо. Еще она не оставила без своего внимания Лидию Русланову, хотя ее пластинок в доме не было, наверное по радио услышала. И так дочь пела, где надо и не надо. При этом она могла менять голос на народный при подражании Руслановой: «Валенки, валенки…». Если подражала Пугачевой – то с горловыми оттенками. Сначала это выглядело очень забавно, так как пела она очень смачно и, как говорят, вкусно, но позже стало немного раздражать.
Выпендреж ребенка зашкаливал, стеснительности не было никакой. Где бы не находилась – из кожи лезла, чтобы привлечь внимание. Например, едем летом в электричке на дачу, машины в брежневские времена у родителей, нищих инженеров, тогда не было. Так ребенок выступал и в вагоне поезда. Выходящие пассажиры, помню, проходя мимо нас, сидящих, бросали мне на колени яблоки, апельсины, конфеты. Я сгорала от стыда.
Пришлось ребенка отдать в хор им. Локтева в самую младшую группу «Зернышки» в центральном дворце пионеров. А в шесть лет ее уже с триумфом приняли в музыкальную школу, и не простую, где завучем был известный Левит. И так она семь лет совмещала учебу музыке и общеобразовательную школу. Как жаль, что в те времена не было школ с художественным, театральным уклоном, где бы ребенок и дальше развивал свои таланты. Сколько сейчас появилось таких. Но те времена были суровые и дочери пришлось учиться в школе с математическим уклоном. За это время весь талант был выбит из ребенка начисто. Классный руководитель математичка, сталинистка орала на них так, что было слышно с четвертого этажа на первый. Как-то дочь прихватила мои ключи от квартиры, и я, забежав за ними, стала невольной свидетельницей этого террора. Так что школа ребенка нивелировала и сделала из оригинального, раскрепощенного - серую мышь.
Еще, когда наблюдаешь за ростом ребенка, то в подростковом возрасте становится очевидным некоторое колебание в становлении его характера. Как маятник, кто из родителей перетянет на себя, чьи гены окажутся сильнее. Вот у маленькой свойство покрасоваться - это выпирала похожесть на бабушку актрису. А в подростковом возрасте откуда-то взялась стеснительность, появилась зажатость, куда-то исчезла лучезарность, искрящаяся радость. Но я не об этом, немного отвлеклась.
Обучение в музыкальной школе закончилось на три года раньше общеобразовательной. Успешно сданы выпускные экзамены, играла Баха, Моцарта, Прокофьева. Что было делать дальше. Идти далее по музыкальной части передумали. А терять приобретенный навык тоже было жаль. И по моему совету дочь поступила на педпрактику в Консерваторию. Сейчас поясню. У студентов Консерватории на старших курсах есть предмет – педагогическая практика, то есть они учились преподавать игру на фортепиано. Дочь выдержала и там отбор, так как репертуар был отшлифован подготовкой к выпускным экзаменам в школе. И ей выделили студента консерватории. Им оказался таджик, учившийся по разнарядке из Таджикистана по классу фортепиано у знаменитого профессора Доренского. Звали студента Одиль. Это был крепенький, как боровичок, юноша , небольшого роста, белокожий, иссиня-черный симпатичный брюнет, пышущий здоровьем, как говорят – кровь с молоком. Жил он в общаге Консерватории в одной комнате с другим студентом, ставшим впоследствии знаменитым пианистом. Занятия предполагались в общежитии, но ехать туда было далеко, да и особо некогда, и я договорилась с Одилем, что он будет приезжать к нам домой. Он приезжал к нам два раза в неделю, заходил с мороза розовощекий и я сразу усаживала его обедать. Перед каждым занятием я его сначала кормила, любуясь его восточной манерой есть неторопливо, никогда не обжигаясь, подождав остывания блюда. Затем немного отдохнув, он садился с дочерью заниматься. Учитель был терпеливым, выдержанным и между ним и дочкой установились взаимопонимание и хорошие дружеские отношения.
Иногда мы Одиля просили поиграть нам. О, как он играл, как бог! Как владел инструментом! Его много раз выдвигали на международные конкурсы пианистов и он занимал престижные места и был лауреатом. Однако, известности он не приобрел, ему мешала стеснительность, волнение и некоторая зажатость на выступлениях. Чтобы стать знаменитым пианистом мало таланта, нужно иметь очень крепкую нервную систему, уметь собраться на концерте и главное – преодолеть волнение.
Дочь каждый семестр в сессию держала экзамен, играла, дабы показать свои приобретенные музыкальные навыки. Вернее оба они держали экзамен – он как педагог, она- как ученица. Все шло своим чередом, и все были довольны.
И вот подошло время окончания Одилем Консерватории. К этому времени некоторые его концерты с оркестром были записаны в доме Звукозаписи. Но на некоторых конкурсах он не оправдал ожиданий педагогов. Перед ним встал вопрос возврата в свою республику, и очевидно предстояла преподавательская карьера, что ему совершенно не нравилось и не подходило. И вот в один прекрасный день в отсутствии дочери он приезжает ко мне с серьезным разговором. Я даже не могла предположить по какому поводу. Оказалось, он приехал просить руки моей дочери, которой на то время было 15 лет, а ему что-то около 24-ех. Может в Таджикистане девочек и выдают в таком возрасте замуж, но мне на тот момент показалось это настолько диким. Противоречивые чувства испытала я тогда. С одной стороны, мне было жутко смешно, неоперившегося моего цыпленка, еще угловатого и нескладного подростка, школьницу 8-го класса, зовут замуж. С другой стороны, мне было его безумно жалко, я понимала, что он от безысходности и отчаяния решился на этот разговор, ему необходимо было остаться и зацепиться за Москву.
Как мне захотелось ему помочь, и я организовала у себя дома знакомство с дочерью моей институтской подруги. Накрыла сладкий стол, все собрались в условленный день и час, знакомство состоялось. Зашел разговор, а чем занимается потенциальная невеста. Дочь моей подруги была как раз постарше, она уже заканчивала институт физкультуры, была мастером спорта. Когда Одиль услышал, каким видом спорта занимается девушка, не больше и не меньше – стрельба из пистолета, его охватил такой хохот, что он трясся наверное в течение получаса. Да, здесь уже я дала маху. Но мне казалось, что может противоположности как раз и притянутся. Но нет, ничего общего между молодыми не нашлось, она слишком далека была от классической музыки, а он, как восточный мужчина, совершенно не представлял для женщины занятий стрельбой. Продолжения отношений не состоялось.
И пропал наш Одиль, исчез из виду. Как сложилась его судьба, не знаю. А дочери назначили педагогом какую-то строптивую студентку с норовом, которая уже не захотела приезжать на дом. В результате занятия музыкой были брошены. Надо было готовиться к поступлению в технический ВУЗ. Но любовь к музыке осталась на всю жизнь. Привит вкус к настоящей серьезной музыке, остался навык чтения нот с листа. Правда инструмент, кажется Лира, купленный когда-то в кредит, уже выброшен, вернее даже пришлось приплатить, чтобы его вывезли. Никто не захотел купить и не брала ни одна школа. А куплен вместо пианино современный синтезатор, за который дочь садится крайне редко. Вот такие времена.
Комментариев нет:
Отправить комментарий