Светлой памяти матери моей – Матвеевой (Исаковой) Ульяны Яковлевны и отца моего – Матвеева Петра Антоновича посвящается.
Хоть мне уже и много лет, я часто вспоминаю своих самых родных и близких мне людей – папу и маму, которых нет уже давно на этом свете… Родился я на Украине, но с двадцати трёх лет живу в России. Мне уже семьдесят, но мысли мои о родителях всё чаще навещают меня… Они давно уже лежат в земле далёкой Украины – теперь в другом государстве. Двадцать один год назад нас разделили границы, и чтобы навестить могилы родителей на родной мне Николаевщине, нужно пересекать границы двух государств – Белоруссии и Украины.
А как же наши души, – ведь мы же христиане? И после смерти моей – я думаю – души наши встретятся, ведь там, на небе – бог один и нет границ. Уверен, что там уже мы никогда не будем разлучаться…
Милые, родные вы мои мама и папа! Сколько тяжёлых испытаний выпало на вашу долю! Мама моя рассказывала, что она росла в семье крепкого зажиточного крестьянина в одном из русских сёл под Николаевом. У её отца – Исакова Якова был хороший добротный дом (он сохранился и поныне, хотя в нём живут совсем другие люди), мельница, несколько лошадей, коров, большой участок земли. Мама хорошо училась в церковно-приходской школе и окончила четыре класса.
У неё был красивый голос – сопрано, она пела на клиросе в церковном хоре, отец очень любил и баловал её, катал на бричке, красиво одевал, – она была одной из самых привлекательных девушек в нашем Воскресенске.
Но грянули революция, гражданская война, нэп… Лучшая подружка моей мамы как-то поздно ночью привела комиссию в мамин дом в то тревожное время, когда шло раскулачивание. Отца мамы назвали кулаком, подружка показала все вещи и предметы, которые были в доме, – она ведь знала, где что лежит. Унесли той ночью всё – одежду, обувь, зеркала, увели коров, лошадей, увезли брички, подводы, отобрали дом, мельницу. Унесли даже патефон, который был тогда, пожалуй, чуть ли не единственным на селе.
И всю семью (а это были мамины дедушка и бабушка, отец и мать, моя будущая мама, трое её братьев – Стефан, Павел и Иван) в холодных теплушках зимой вывезли из Николаева на Урал, в лес, поселили в бараках, которые они сами же и сколотили. Там было уже немало сосланных людей. И вот все эти люди в невероятно ужасных условиях строили нынешний город Березники. От холода, голода, болезней люди умирали в лесу, как мухи.
Отец мой – родом из бедной семьи, ему нравилась моя мама. И когда он узнал, куда их отправили, добрался на Урал до тех мест, нашёл их лагерь, ночью под проволокой пробрался в их барак и стал уговаривать родителей моей мамы отпустить её с ним. Её родители согласились, и мои будущие мама и папа ночью под проволокой уползли из лагеря. Каким-то чудом они приехали на Николаевщину, в своё село.
Ночью тайком они пробрались по селу в дом моего будущего отца, где мама пряталась почти год, пока не родился у неё мой старший брат Георгий. В село пришло извещение о том, что мама моя бежала из лагеря, её везде искали, но никто не мог предположить, что она прячется в доме такого бедняка, как мой отец, поэтому этот дом обошли стороной.
Сначала о маме никому не рассказывали, но когда всё поутихло – она стала скучать, так как все дни пряталась в чулане и только ночью выходила во двор. Осторожно сообщили её самым надёжным подружкам, с ними она теперь иногда виделась, но они её не выдавали.
А когда уже родился мой старший брат Георгий (Жора), она не могла скрываться, да и никто её уже не трогал с грудным ребёнком, так как она теперь была женой бедняка. Но мама моя всю жизнь боялась, что её арестуют и вышлют, – я это помню. Даже когда приходило безобидное извещение из сельсовета явиться туда за чем-то, она дрожала и шла в сельсовет, как на заклание. Даже когда издали на улице видела идущую навстречу секретаршу сельсовета, мама переходила на другую сторону улицы и старалась уйти от неё подальше, чтобы та не заметила её.
Ещё через пять лет родилась моя сестра Александра (Шура), а затем и я – через шесть лет после Шуры.
А на Урале, в Березниках выросли и повзрослели за это время братья моей мамы. И что парадоксально – когда началась Великая Отечественная война, они добровольцами просились и уходили на фронт защищать Советскую власть, – власть, которая с ними так жестоко расправилась в тридцатые годы. Они защищали свою – теперь уже новую Родину – и погибали на фронте в боях с врагами. Одна за другой пришли на Урал две похоронки с фронта, и моя бабушка Исакова Фёкла Виссарионовна рыдала дни и ночи, оплакивая двух старших погибших на фронте её сыновей. Бабушка так и ослепла в эти годы…
И только последний – младшенький Ваня вернулся с войны. Будучи рослым юношей, прибавив себе год, так как паспортов тогда не было, он ушёл на фронт почти в конце войны мстить фашистам за смерть своих старших братьев…
Он единственный, израненный, с грубыми рубцами на шее, плече и груди вернулся с фронта, был у нас – я тогда был пацанёнком и помню это… Осел он на Днепропетровщине, в Кривом Роге, там у него выросли дети, внуки, правнуки, хотя его самого уже нет в живых.
Отец мой был суровым, но справедливым, его уважали на селе. Он был необычайно редким в наше время мастером – умел покрывать крыши домов камышом и соломой. Но камыш и солому для этого сначала нужно было скосить в плавнях реки Ингул, высушить, связать в снопы. Снопы затем перенести на берег реки в лодку, в лодке перевезти на наш берег, затем на тачке (тележке) привезти домой. А потом уже начиналось искусство покрывания и укрепления крыш сеном или камышом.
Я помню, как в детстве папа рассказывал, что когда он с мужчинами нашего села копал окопы и противотанковые рвы против наступающих немцев, те обошли с флангов наших, увели их по этапу в Германию и раздали по усадьбам. Отца определили конюхом в усадьбе немецкого бауэра. После войны отец приехал домой и привёз велосипед «Диамант» (я помню до сих пор эту надпись) и патефон. Мы стали тогда впервые слушать пластинки.
Электричества тогда у нас ещё не было. Папа вырезал из консервной банки пластины, гвоздём в центре пластины пробивал дырочку, мама ставила их на стаканчик с растительным маслом или на лампадку, сквозь отверстие в пластине продевала фитилёк из ваты и поджигала его. Это и был наш свет. А свечей в то время у нас не было.
Сразу после войны у нас был голод, и что мы тогда ели – я даже не помню. Мама, папа, брат и сестра рассказывали, что я во младенчестве был очень слабым и болезненным (они даже не надеялись, что я выживу). И старший брат Жора несколько лет носил меня на руках, а моя голова безвольно лежала у него на мокром от моей слюны плече.
Я очень хорошо помню, как мама или папа каким-то чудом раздобыли где-то в Николаеве немного кукурузной муки (это было после войны), и мама испекла из неё на сковородке «малай» (мамалыгу), разрезала его на кусочки. Мы – все трое детей – набросились на это лакомство, и я помню до сих пор, каким это было наслаждением для нас!
Катаясь однажды на льду реки, я провалился, и меня спас соседский старше меня мальчик Вова Корзун – он подполз по льду и бросил мне конец своего ремня. Я ухватился за ремень, и Вова вытащил меня. Когда я прибежал домой, мама растёрла меня, переодела и усадила на печь, а отец снял ремень и один раз шлёпнул меня по спине. Мама тут же встала на защиту: «Не дам!» Это был единственный случай в жизни, когда отец меня наказал.
Большого образования им получить не удалось, но имели они немалый жизненный опыт, прошли хорошую школу жизни. Мама всю жизнь тяжело и много работала по хозяйству (у нас был дом, огород, корова, козы, куры, собаки и кошки) – она всё делала по дому сама. Отец работал грузчиком в Николаевском морском порту, потом – охранником пионерского лагеря за речкой, напротив нашего дома.
Мы очень любили своих родителей, папе я всегда говорил «вы», с мамой был на «ты», и я уважал, любил и люблю их до сих пор.
У мамы был очень красивый голос, и всю жизнь – с детства и до последних дней своих (а умерла она в семьдесят три года) она пела в церквах нашего села, соседнего села Калиновка и в одной из церквей города Николаева (в последние годы ей было уже трудно добираться, и батюшка присылал за нею из Николаева чёрную «Волгу»). Мама знала очень много молитв, псалмов, красиво пела их.
И когда по телевизору выступал певец Юрий Гуляев (помню, как в фильме «Украинская рапсодия» он пел «Песню про рушник»), мама говорила, что если бы она родилась чуть позже, она бы тоже, как Юрий Гуляев, окончила бы консерваторию, и мы смотрели бы и слушали её по телевизору, так как голос у неё ничуть не хуже…
Со временем, благодаря труду наших родителей и усилиям всей страны, залечивались раны войны, жизнь стала лучше. Мы – дети – выросли, родители наши состарились и ушли в мир иной. Теперь у нас – иное время, совсем другая жизнь. У меня теперь – четверо детей, две внучки.
Смотрю я на эту новую жизнь, а воображение переносит меня во времени и пространстве на мою далёкую Родину – село под Николаевом, на юге Украины, когда были ещё живы мои отец и мать. Мне представляется, как я выхожу из хаты и вижу отца на голубятне, поднимающего длинным бамбуковым удилищем с привязанной к нему рубашкой голубей в небо. Мама в это время на скамейке у палисадника готовит ужин. А за огородом и садом – заливной луг, большое футбольное поле с пасущимися там коровами и козами и поросшая камышом и осокой река Ингул с лодками рыбаков. Здесь прошли мои детство и юность. К сожалению, их невозможно вернуть.
Но моё воображение снова и снова переносит меня в тот желанный виртуальный мир моих воспоминаний и грёз.
Сейчас между Петербургом и Николаевом – более тысячи километров, белорусская и украинская границы. Родители мои лежат в далёкой Украине, а я живу здесь – в Пушкине. А как же наши души, ведь мы же христиане? И после смерти моей – я думаю – души наши встретятся, ведь там, на небе – бог один и нет границ. Уверен, что там уже мы никогда не будем разлучаться, мои любимые мама и папа!
Хоть мне уже и много лет, я часто вспоминаю своих самых родных и близких мне людей – папу и маму, которых нет уже давно на этом свете… Родился я на Украине, но с двадцати трёх лет живу в России. Мне уже семьдесят, но мысли мои о родителях всё чаще навещают меня… Они давно уже лежат в земле далёкой Украины – теперь в другом государстве. Двадцать один год назад нас разделили границы, и чтобы навестить могилы родителей на родной мне Николаевщине, нужно пересекать границы двух государств – Белоруссии и Украины.
А как же наши души, – ведь мы же христиане? И после смерти моей – я думаю – души наши встретятся, ведь там, на небе – бог один и нет границ. Уверен, что там уже мы никогда не будем разлучаться…
Милые, родные вы мои мама и папа! Сколько тяжёлых испытаний выпало на вашу долю! Мама моя рассказывала, что она росла в семье крепкого зажиточного крестьянина в одном из русских сёл под Николаевом. У её отца – Исакова Якова был хороший добротный дом (он сохранился и поныне, хотя в нём живут совсем другие люди), мельница, несколько лошадей, коров, большой участок земли. Мама хорошо училась в церковно-приходской школе и окончила четыре класса.
У неё был красивый голос – сопрано, она пела на клиросе в церковном хоре, отец очень любил и баловал её, катал на бричке, красиво одевал, – она была одной из самых привлекательных девушек в нашем Воскресенске.
Но грянули революция, гражданская война, нэп… Лучшая подружка моей мамы как-то поздно ночью привела комиссию в мамин дом в то тревожное время, когда шло раскулачивание. Отца мамы назвали кулаком, подружка показала все вещи и предметы, которые были в доме, – она ведь знала, где что лежит. Унесли той ночью всё – одежду, обувь, зеркала, увели коров, лошадей, увезли брички, подводы, отобрали дом, мельницу. Унесли даже патефон, который был тогда, пожалуй, чуть ли не единственным на селе.
И всю семью (а это были мамины дедушка и бабушка, отец и мать, моя будущая мама, трое её братьев – Стефан, Павел и Иван) в холодных теплушках зимой вывезли из Николаева на Урал, в лес, поселили в бараках, которые они сами же и сколотили. Там было уже немало сосланных людей. И вот все эти люди в невероятно ужасных условиях строили нынешний город Березники. От холода, голода, болезней люди умирали в лесу, как мухи.
Отец мой – родом из бедной семьи, ему нравилась моя мама. И когда он узнал, куда их отправили, добрался на Урал до тех мест, нашёл их лагерь, ночью под проволокой пробрался в их барак и стал уговаривать родителей моей мамы отпустить её с ним. Её родители согласились, и мои будущие мама и папа ночью под проволокой уползли из лагеря. Каким-то чудом они приехали на Николаевщину, в своё село.
Ночью тайком они пробрались по селу в дом моего будущего отца, где мама пряталась почти год, пока не родился у неё мой старший брат Георгий. В село пришло извещение о том, что мама моя бежала из лагеря, её везде искали, но никто не мог предположить, что она прячется в доме такого бедняка, как мой отец, поэтому этот дом обошли стороной.
Сначала о маме никому не рассказывали, но когда всё поутихло – она стала скучать, так как все дни пряталась в чулане и только ночью выходила во двор. Осторожно сообщили её самым надёжным подружкам, с ними она теперь иногда виделась, но они её не выдавали.
А когда уже родился мой старший брат Георгий (Жора), она не могла скрываться, да и никто её уже не трогал с грудным ребёнком, так как она теперь была женой бедняка. Но мама моя всю жизнь боялась, что её арестуют и вышлют, – я это помню. Даже когда приходило безобидное извещение из сельсовета явиться туда за чем-то, она дрожала и шла в сельсовет, как на заклание. Даже когда издали на улице видела идущую навстречу секретаршу сельсовета, мама переходила на другую сторону улицы и старалась уйти от неё подальше, чтобы та не заметила её.
Ещё через пять лет родилась моя сестра Александра (Шура), а затем и я – через шесть лет после Шуры.
А на Урале, в Березниках выросли и повзрослели за это время братья моей мамы. И что парадоксально – когда началась Великая Отечественная война, они добровольцами просились и уходили на фронт защищать Советскую власть, – власть, которая с ними так жестоко расправилась в тридцатые годы. Они защищали свою – теперь уже новую Родину – и погибали на фронте в боях с врагами. Одна за другой пришли на Урал две похоронки с фронта, и моя бабушка Исакова Фёкла Виссарионовна рыдала дни и ночи, оплакивая двух старших погибших на фронте её сыновей. Бабушка так и ослепла в эти годы…
И только последний – младшенький Ваня вернулся с войны. Будучи рослым юношей, прибавив себе год, так как паспортов тогда не было, он ушёл на фронт почти в конце войны мстить фашистам за смерть своих старших братьев…
Он единственный, израненный, с грубыми рубцами на шее, плече и груди вернулся с фронта, был у нас – я тогда был пацанёнком и помню это… Осел он на Днепропетровщине, в Кривом Роге, там у него выросли дети, внуки, правнуки, хотя его самого уже нет в живых.
Отец мой был суровым, но справедливым, его уважали на селе. Он был необычайно редким в наше время мастером – умел покрывать крыши домов камышом и соломой. Но камыш и солому для этого сначала нужно было скосить в плавнях реки Ингул, высушить, связать в снопы. Снопы затем перенести на берег реки в лодку, в лодке перевезти на наш берег, затем на тачке (тележке) привезти домой. А потом уже начиналось искусство покрывания и укрепления крыш сеном или камышом.
Я помню, как в детстве папа рассказывал, что когда он с мужчинами нашего села копал окопы и противотанковые рвы против наступающих немцев, те обошли с флангов наших, увели их по этапу в Германию и раздали по усадьбам. Отца определили конюхом в усадьбе немецкого бауэра. После войны отец приехал домой и привёз велосипед «Диамант» (я помню до сих пор эту надпись) и патефон. Мы стали тогда впервые слушать пластинки.
Электричества тогда у нас ещё не было. Папа вырезал из консервной банки пластины, гвоздём в центре пластины пробивал дырочку, мама ставила их на стаканчик с растительным маслом или на лампадку, сквозь отверстие в пластине продевала фитилёк из ваты и поджигала его. Это и был наш свет. А свечей в то время у нас не было.
Сразу после войны у нас был голод, и что мы тогда ели – я даже не помню. Мама, папа, брат и сестра рассказывали, что я во младенчестве был очень слабым и болезненным (они даже не надеялись, что я выживу). И старший брат Жора несколько лет носил меня на руках, а моя голова безвольно лежала у него на мокром от моей слюны плече.
Я очень хорошо помню, как мама или папа каким-то чудом раздобыли где-то в Николаеве немного кукурузной муки (это было после войны), и мама испекла из неё на сковородке «малай» (мамалыгу), разрезала его на кусочки. Мы – все трое детей – набросились на это лакомство, и я помню до сих пор, каким это было наслаждением для нас!
Катаясь однажды на льду реки, я провалился, и меня спас соседский старше меня мальчик Вова Корзун – он подполз по льду и бросил мне конец своего ремня. Я ухватился за ремень, и Вова вытащил меня. Когда я прибежал домой, мама растёрла меня, переодела и усадила на печь, а отец снял ремень и один раз шлёпнул меня по спине. Мама тут же встала на защиту: «Не дам!» Это был единственный случай в жизни, когда отец меня наказал.
Большого образования им получить не удалось, но имели они немалый жизненный опыт, прошли хорошую школу жизни. Мама всю жизнь тяжело и много работала по хозяйству (у нас был дом, огород, корова, козы, куры, собаки и кошки) – она всё делала по дому сама. Отец работал грузчиком в Николаевском морском порту, потом – охранником пионерского лагеря за речкой, напротив нашего дома.
Мы очень любили своих родителей, папе я всегда говорил «вы», с мамой был на «ты», и я уважал, любил и люблю их до сих пор.
У мамы был очень красивый голос, и всю жизнь – с детства и до последних дней своих (а умерла она в семьдесят три года) она пела в церквах нашего села, соседнего села Калиновка и в одной из церквей города Николаева (в последние годы ей было уже трудно добираться, и батюшка присылал за нею из Николаева чёрную «Волгу»). Мама знала очень много молитв, псалмов, красиво пела их.
И когда по телевизору выступал певец Юрий Гуляев (помню, как в фильме «Украинская рапсодия» он пел «Песню про рушник»), мама говорила, что если бы она родилась чуть позже, она бы тоже, как Юрий Гуляев, окончила бы консерваторию, и мы смотрели бы и слушали её по телевизору, так как голос у неё ничуть не хуже…
Со временем, благодаря труду наших родителей и усилиям всей страны, залечивались раны войны, жизнь стала лучше. Мы – дети – выросли, родители наши состарились и ушли в мир иной. Теперь у нас – иное время, совсем другая жизнь. У меня теперь – четверо детей, две внучки.
Смотрю я на эту новую жизнь, а воображение переносит меня во времени и пространстве на мою далёкую Родину – село под Николаевом, на юге Украины, когда были ещё живы мои отец и мать. Мне представляется, как я выхожу из хаты и вижу отца на голубятне, поднимающего длинным бамбуковым удилищем с привязанной к нему рубашкой голубей в небо. Мама в это время на скамейке у палисадника готовит ужин. А за огородом и садом – заливной луг, большое футбольное поле с пасущимися там коровами и козами и поросшая камышом и осокой река Ингул с лодками рыбаков. Здесь прошли мои детство и юность. К сожалению, их невозможно вернуть.
Но моё воображение снова и снова переносит меня в тот желанный виртуальный мир моих воспоминаний и грёз.
Сейчас между Петербургом и Николаевом – более тысячи километров, белорусская и украинская границы. Родители мои лежат в далёкой Украине, а я живу здесь – в Пушкине. А как же наши души, ведь мы же христиане? И после смерти моей – я думаю – души наши встретятся, ведь там, на небе – бог один и нет границ. Уверен, что там уже мы никогда не будем разлучаться, мои любимые мама и папа!
Комментариев нет:
Отправить комментарий