Летний солнечный день. Земляничная поляна. Странная девочка лет восьми собирает по одной душистой спелой ягодке в кружечку. Смотрит по сторонам, вдруг видит прислоненную к стволу дерева палочку. Сразу вспоминается сказка о волшебной палочке, в которую так хочется поверить. С трепетом берет ее в руки, крутит, трет, шепчет что-то заветное, но ничего не происходит. Чудес не бывает – впервые пришло понимание, что всего в жизни нужно добиваться самой.
Да, а почему эта девочка странная? Просто она живет в своем мире, с трудом общается с окружающими, особенно с взрослыми людьми. Прекрасно знает, что при встрече нужно поздороваться, но язык костенеет, тело деревенеет, и слова застревают в горле. Почему это происходит, она, конечно, не знает, но мучает это порой сильно. Она смотрит на своих сверстниц и думает:
- Ну откуда они знают, что нужно говорить? Откуда они знают, что нужно делать и как?
В то же время она тянется к сверстникам, участвует в играх. Но почему-то постоянно чувствует себя другой.
Неужели это я? Как давно все это было! Родилась я в самой лучшей стране на свете, в Советском Союзе, в конце пятидесятых годов. После окончания Великой отечественной войны прошло чуть больше десяти лет и время, наверно, было еще очень сложное. Но странное дело, воспоминания пронизаны таким ощущением света, счастья, жизни, которых нет сейчас, в другой жизни, в другой эпохе. А самое главное – абсолютно нет в душе страха перед будущим!
В шесть лет я сама научилась читать, просто сидела рядом со старшим братом и наблюдала, как он делает домашнее задание. Научившись читать, приобрела интерес к чтению на всю жизнь. Читала все, что попадалось под руку. В первом классе знания давались абсолютно без усилий. Я понимала все, что говорит учительница, самостоятельно выполняла все домашние задания, причем очень аккуратно, не терпела помарок. При редком появлении ошибки я переписывала всю работу заново, что не очень нравилось учительнице, и однажды она поставила мне двойку, единственную за четыре года именно за то, что работа была переписана заново. Странно, почему? Я прекрасно помнила рассказ о том, как переписывал свои работы Володя Ульянов, если были помарки. С кого же брать пример, как не с него?
Да нужно сказать, что родилась и жила я в деревне на самом краю всех дорог, то есть дорога обрывалась в нашей деревне и дальше пути не было. В школе была только начальная школа, причем обучали детей две учительницы, которые одновременно работали с двумя классами (первый и третий, второй и четвертый). Елена Михайловна, первая моя учительница, нередко просила меня позаниматься с первоклассниками, пока она давала задания третьему классу.
В моем классе было четыре девочки и три мальчика. Две девочки – Оля и Света, были из других деревень. Обе невысокие, как-то сразу сели за одну парту и очень сильно сдружились. Однажды мы втроем вышли из школы, остановились на «перекрестке трех дорог», и вдруг Оля предложила мне пойти к ней в гости. Деревня, где она жила была примерно в трех километрах пути от школы и манила своей загадочностью, я там ни разу не была. Я уже готова была согласиться, как вдруг и Света настойчиво стала звать меня к себе в гости. После некоторых сомнений я пошла со Светой в другую деревню, до которой было около километра пути. Я даже не подумала о том, что меня будут искать родители, настолько великим было желание пойти в гости к девочке, которую я уважала.
Родители Светы спросили:
- А дома знают, что ты пошла сюда?
- Знают.
Мы поужинали, сделали со Светой уроки, поиграли и легли спать. Уже засыпая, я услышала голос отца, который спрашивал, здесь ли я. Поразительно, он даже не стал меня будить, ругать (мой чудесный, мудрый папа).
На следующий день после уроков ноги сделались вдруг ватными, когда я пошла домой.
- Ты почему ничего не сказала, куда пошла? — как-то буднично спросил отец.
- Я говорила, — прошептала я в ответ.
- Кому?
- Бабушке.
Конечно, сказала неправду, но страх неотвратимого наказания просто сковал меня и сказать правду не позволил, да и как можно было объяснить причину этого поступка, если она и самой была абсолютно непонятна.
Непонятно, откуда возникал постоянно этот страх, ведь никогда никто не наказывал меня физически, но почему-то ужас перед этим деянием преследует меня всю жизнь.
Самым ярким воспоминанием из начальной школы стал ритуал принятия в пионеры и зажигания пионерского костра, как самой примерной пионерки.
С пятого класса я жила в интернатах. Как-то странно, но у меня не было особых проблем проживания в коллективе, хотя робость оставалась всепоглощающей. Я прекрасно училась, и мои ответы у доски, сочинения вызывали восхищение у учителей. Я обожала химию и математику, мне просто повезло с учителями. Не было особых потрясений, пока никто не посягал на панцирь, в который постоянно я пряталась, стремясь к одиночеству.
Пожалуй, самым великим потрясением за все школьные годы явился случай, связанный с крушением великого уважения к Учителю. Дело было зимой. Мой валенок вдруг прохудился, да так, что в дырку выглядывал палец. Зашить валенок папа мог только в субботу, так как в течение недели я жила в интернате. Меня ситуация не огорчала. Холодов особых не было, на ногах теплые носки, связанные мамой из овечьей шерсти.
Шел урок английского языка. Вела его молодая учительница, приехавшая к нам сразу после окончания института. Я уже не помню ее имени-отчества. Это была высокая, светловолосая девушка с высокой прической. Она вызвала меня к доске, задала какой-то вопрос. Я начала отвечать, и вдруг в классе раздался смех. Я даже не поняла, над чем ребята смеются, как вдруг учительница, проследив за взглядами детей, посмотрела на мои ноги и… захохотала. Только тут я поняла, что смех вызвала дырка в моем валенке. Смеются ребята – не беда. Но как могла Учитель смеяться над бедой ребенка?! Я онемела и не могла больше отвечать. До сих пор помню это ощущение беспомощности и крушения чего-то светлого и высокого.
Где-то в шестом классе за мной стал ухаживать мальчик из восьмого класса. Он приходил в класс на переменах, садился напротив меня и улыбался. Я краснела, бледнела, буквально готова была провалиться сквозь пол. Хотя потом в мыслях я возвращалась к этому мальчику, но не могла понять, какие же чувства у меня возникают. С одной стороны, мне было приятно его внимание, но в тоже время он абсолютно не нравился мне. Сложное время.
Я скептически относилась к своей внешности, считала себя непривлекательной, и это было еще одной причиной того, что я с трудом общалась с другими людьми, мне было тяжело, когда кто-то смотрел на меня.
Где-то в седьмом классе за отличную учебу меня и еще трех девочек отметили путевкой в областной центр на экскурсию. Ехали на поезде в сопровождении учительницы. Мы с девчонками сидели, общались, как вдруг к нам подошел мужчина (а может молодой парень), спросил:
- Куда вы едете?
- На экскурсию.
О чем-то еще поговорил и вдруг, глядя на меня, он сказал:
- Какая красивая девочка.
Это было потрясением. И спасибо этому незнакомцу, который хоть чуточку сумел уменьшить комплекс неполноценности у чудного, странного ребенка.
Семья моя была многодетная. Я — второй ребенок в семье, становилась нянькой братьям и сестренкам, родившимся после меня (три брата и сестра). Это была достаточно обременительная обязанность, особенно летом, когда подружки приглашают играть на улицу, а я должна была сидеть дома и качать колыбельку. Спасало чтение. С книгами я не расставалась ни на секунду.
Конечно, по мере сил помогала родителям, не только нянчась с младшими братишками и сестренкой, но и по хозяйству. Естественно у нас была корова, телятки, поросенок, овцы, куры и все это многочисленное хозяйство требовало присмотру и ухода. Мама рано уходила на работу, будила меня в шесть часов летнего утра и сажала возле открытого окна.
- Смотри внимательно. Как увидишь, что пастух погнал коров на пастбище, выпусти Буренку, — давала она наказ.
Случалось, что мама приходила домой часов в восемь, я сладко спала возле открытого окошечка, а Буренка возмущенно мычала, закрытая в загоне. Тогда приходилось провожать корову на пастбище.
Несмотря на то, что семья у нас была многодетная, нужды особой не наблюдалось, благодаря тому, что ежедневно на столе было молоко, домашнее масло (которое я самолично взбивала деревянной рогатинкой из домашней сметанки), творог, а в русской печи томилась вкуснейшая каша, мясной суп или картошечка. Ничто на свете не сравнится с блюдами из русской печи.
Хлеб мама также пекла в русской печи дважды в неделю (один раз пшеничный, второй раз – ржаной). До сих пор помню, какое это удовольствие – отрезать ломоть теплого свежеиспеченного ржаного хлеба, посыпать его сахарком и запивать холодным домашним молочком со слоем вкуснейших сливок сверху. Боже, какое это счастье!
Конечно, трудились в деревне все от зари до зари. Я никогда не видела в течение дня своих родителей, праздно сидящих или прилегших отдохнуть. Они не воспитывали нас нотациями. Их пример величайшего трудолюбия всегда был перед глазами. Особенно напряженной была летняя пора, а самым замечательным периодом лета – сенокос. В шестидесятые годы, как мне помнится, было очень сложно содержать свою корову и овец, поскольку все сенокосные угодья вокруг деревни выкашивались для колхозного стада. Косили косами, вручную, уходили ранним утром и трудились почти до вечерней зорьки. Спешили выполнить норму сдачи сена в колхоз, и только после этого разрешалось заготовить сено для своего хозяйства.
Я помню, как вечерами к нам домой приходил бригадир, и они с отцом подсчитывали количество заготовленного сенажа.
– Ну, все, Николай Александрович, можешь косить для себя, — произносил бригадир, и начиналась другая эпоха сенокоса.
Для своих нужд отец расчищал делянки в лесу, спиливал деревья, убирал мусор, ветки, подсеивал траву — и эти делянки являлись прямым спасением для семьи. Косить было очень неудобно, кончик косы постоянно втыкался в низкие пенечки, которые не были видны под высокой травой. Но как-то все эти трудности не воспринимались трагически, благодаря мудрости родителей, которые просто трудились. Со временем все изменилось к лучшему. Все покосы разделили среди колхозников на постоянной основе. И уже сам хозяин решал, какие копны заготовленного сена сдать по норме в колхоз, а какие оставить для своего подсобного хозяйства.
В нашей маленькой деревеньке в то время была ферма с коровами, были два телятника, был свинарник. Даже было отделение молокозавода, куда свозился весь надой с фермы и где из молока сепарировали сливки. Сливки увозили на центральную усадьбу, где была маслобойня, а тепленький обрат везли теляткам. Возил обрат в флягах на телеге, запряженной лошадкой, мой старший брат Шурка, а на телятниках трудились родители. Так что и процесс кормления большеглазых чудесных животных часто ложился на мои плечи. В телятниках в подсобке стояли печи, которые топились дровами, с большим котлом. В этих котлах запаривался комбикорм, получалась «каша» для телят, которую клали в ведра и разводили обратом. А потом каждому теленочку нужно было дать ведро с «кашей». Это не такая простая задача, как может показаться. В одном загоне находится шесть-семь телят. Поэтому нужно умудриться быстро-быстро поставить шесть-семь тяжелых ведер, чтобы телята не начали толкаться и бодаться из-за еды. Все удавалось, но иногда ведро оказывалось на рожках бычка-подростка и приходилось заходить в загон и освобождать пленника.
Выгонять телят на пастбище также нередко мне доводилось. Уследить за каждым сорванцом, взбрыкивающим и радующимся прекрасному дню, солнцу, воздуху, свободе – совсем нелегко. Набегаешься, пока гонишь стадо по деревенской улице и дальше до пастбища. Ну а там, все загорожено — телята пасутся до вечера.
После восьмого класса родители решили, что я буду учиться дальше в педагогическом училище, поступить куда могла без экзаменов, имея одни пятерки в аттестате. Я пошла к директору школы забирать документы для училища, как вдруг услышала:
- Какое училище? Тебе обязательно нужно закончить десять классов и поступать в институт.
Возразить директору (Директору!!!) я не посмела, это был величайший авторитет в моей жизни. Да и вообще в советские времена в сельской местности особенно учителя были почитаемыми и уважаемыми людьми.
Я поставила родителей перед фактом, что буду учиться дальше в школе. Надо отметить, что все решения я принимала сама, мудрые родители не пытались меня «строить». Школа-десятилетка с интернатом находилась уже за тридцать километров от моей деревни. Автобусного регулярного сообщения не было, ни о каких школьных автобусах даже мысли не было. Добирались до школы каждый понедельник, и до дома каждую субботу как могли. Сколько пришлось мне перенести, пока училась – это можно написать целый роман, но даже тени сомнения не было в том, что можно списать на трудности какие-то неудачи. Верхом счастья было, если в понедельник в четыре часа утра мне и другим ученикам удавалось разбудить местного тракториста Петра и уговорить его отвезти нас до следующей деревни на тракторе. Представьте картину – трактор «Беларусь» колесный, к нему прицеплена открытая тележка с низкими бортами – и все! Мы забирались в эту тележку, держались за ботики, чтобы не выпасть на ухабистой дороге и пели. Пели самозабвенно, весело, задорно. Мы знали все песни, которые звучали в то время по радио.
Если не было такого счастья, как трактор, шли пешком. А что такого? Десять километров за два часа – нормально! А потом уроки и все прочее. Ну а в девятом и десятом классе даже и тридцать километров преодолевали пешком, если не было никакой попутной машины.
В десятом классе нужно уже определяться, куда поступать, где учиться дальше. Я не могла понять, какой вид деятельности мне по душе, родители советов не давали. Девчонки-одноклассницы в основном тоже были в сомнениях.
- Поступай в ленинградскую лесотехническую академию на лесохозяйственный факультет, — однажды сказал вскользь учитель труда, молодой парень, и дал мне координаты этой академии.
- Ленинград?! Это невозможно, — подумалось растерянно.
Я даже не хотела рассматривать этот вариант.
Учительница литературы, узнав об этом разговоре, при всем классе сказала:
- Какой Ленинград? Какая академия? После сельской школы даже и не мечтай – не поступишь.
И я решила:
- Поступлю.
Легко принять решение, а как осуществить. Никого из знакомых и родных в Ленинграде. Некому из родных поехать со мной и помочь. Экзамены сданы на «отлично», аттестат зрелости в кармане. Что дальше?
Наверно, ангел-хранитель сильный у «странной» девочки из глухой деревушки. В конце июня приехала моя подружка, которая работала в Ленинграде на ткацкой фабрике и жила под Ленинградом во Всеволожске. Когда она узнала о моей мечте, то сказала:
- Поедешь со мной. Поступишь на подготовительные курсы, получишь общежитие, а первое время поживешь у меня.
Все – отступать некуда. Пришла к отцу (мама в это время находилась в больнице):
- Папа, дай денег, через два дня еду в Ленинград, буду поступать учиться в академию.
И поехала…
До ближайшей железнодорожной станции от моей деревни – сто километров. Путь вроде бы недальний, но по времени растянулся на целый день. Сначала ранним утром в кабине любимого трактора-«Беларуся» до колхозного центра по ухабистой дороге протяженностью в десять километров и почти в час по времени. Затем на рейсовом маленьком автобусике по не менее ухабистой дороге сорок километров до районного центра. На это ушло с остановками в нескольких населенных пунктах почти три часа. Затем ожидание автобуса и еще пятьдесят километров по более-менее ровной грунтовой дороге до железнодорожной станции. Утомительно? Да нисколько! Все в порядке вещей. Затем полтора суток на поезде – и вот он Ленинград! Город, который вошел в мою душу сразу же и остался самым любимым городом на всю жизнь. Поразил ли город? Не знаю. Да и не впервые мне пришлось быть в городе. Удивительно, но городская суета нисколько не смущала и не мешала мне. Как-то мгновенно уловила особенности «городского» говора и почти исчезло характерное для вологодских деревень ярко выраженное «оканье». Так что через два дня сестра моей подруги с удивлением сказала:
- Даже не похоже, что ты только что приехала из деревни.
Первую ночь провела у Любы за городом, спали на одной кровати, так как вместе с ней в небольшой комнатке жили еще три девушки.
На следующий день рано утром Люба поехала на работу в город, а я поехала искать свою лесотехническую академию, зная адрес и то, что проехать можно на трамвае номер двадцать три. Люба сказала:
- Где-то трамвай, на котором мы сейчас поедем от вокзала до моей фабрики, пересекается с нужным тебе номером трамвая.
И все. Люба вышла, а я поехала, всматриваясь в номера встречных трамваев. И действительно увидела нужный мне номер, вышла на следующей остановке. В какую сторону ехать, я, конечно же, не знала, но спросить у людей на остановке было просто невозможно, так как язык не слушался и ноги деревенели. Я просто села в трамвай и поехала, надеясь, что объявят нужную мне улицу. Доехала до кольца и поехала обратно. Через полтора часа доехала до второго кольца и опять поехала назад, но нужного названия так и не услышала. Когда поняла, что могу до бесконечности ездить по кругу, подошла-таки к кондуктору и закостеневшим языком спросила:
- Скажите, а где мне выходить, мне нужен Институтский переулок?
Кондукторша сначала задумалась, а потом воскликнула:
- Да вот же, сейчас тебе выходить нужно. Пройдешь через парк – там и будет твой переулок.
Вот так, и катайся по кругу, когда нужный переулок вообще в стороне от маршрута.
Вышла. Огромный парк увидела сразу и пошла к нему. Там всюду были указатели, которые показывали, как пройти в приемную комиссию, так что главный корпус академии нашла сразу. Там толпилось много народу, абитуриенты, родители – все куда-то двигались, шумели. Поразительно, но пока я искала комнату, где можно было написать заявление на подготовительные курсы, я убедилась, что, пожалуй, я единственная, из поступающих, кто здесь без взрослых.
Как-то все нашла, написала, сдала документы. Дама, которая принимала документы, сказала
- Вот тебе направление на медосмотр. Пройдешь, получишь справку и тогда устроишься в общежитие. Вот по этому ордеру. Адрес общежития здесь указан.
- А где проходить медосмотр?
Она назвала адрес поликлиники и махнула рукой, показывая направление, где это находится.
Голодная, уставшая, я пошла искать поликлинику в том направлении, куда жестом указала эта чиновница. Удивительно, но улицу нашла сразу, а вот поликлинику искала испытанным способом, пройдя сначала в одну сторону несколько кварталов, а потом в другую. Нашла поликлинику, сдала анализы. Дело к вечеру, а справка будет готова только завтра. И значит, в общежитие меня никто не заселит.
Поехала к Любе за город тем же маршрутом, что ехала утром. До станции Всеволожской на электричке добралась уже поздним вечером. Изрядно стемнело. Спустилась с платформы и пошла искать улицу и дом, где была всего один раз, не зная ее названия и номера дома. Шла, как мне казалось, тем же маршрутом, что и шли вчера вечером с подругой, но вокруг все было незнакомым. Прошла в одну сторону, в другую и поняла, что не могу найти нужный дом. А времени уже за полночь. Вернулась к платформе, только там было тусклое освещение. На самой платформе стояли парни, громко разговаривали, смеялись. Разумеется, туда я не пошла.
Спустилась вниз, где темнели какие-то заросли. Зашла поглубже. Там в небольшом углублении на траве расстелила свой плащик и прилегла. Ночью стало достаточно прохладно и заснуть, конечно, не представлялось возможным. Где-то лаяли собаки, с платформы доносился громкий разговор и хохот парней. Больше всего пугало, что обнаружить мое убежище могут собаки, но этого, к счастью, не случилось.
Да, получилась шикарная вторая ночь девочки из глубинки, возжелавшей учиться в самом прекрасном городе земли!
Утром первой же электричкой уехала в Ленинград, дождалась открытия поликлиники, взяла справку, нашла общежитие и поселилась там. Ура!!!
Подготовительные курсы – это, пожалуй, было нелишним. Общение с абитуриентами, освоение аудиторий, время на подготовку к экзаменам. В комнате со мной жили три девочки, с одной из них – Таней, мы даже подружились. Вторая девочка откуда-то из Сибири, практически не готовилась к экзаменам. Ее зажиточные родители постоянно высылали ей деньги, и она пропадала в ресторанах, свысока взирая на мои скромные наряды. Конечно, жила я очень скромно, но это как-то мало волновало меня, родители не могли высылать мне много денег, я это прекрасно знала.
Наступило время сдачи вступительных экзаменов. Первым был экзамен по русскому языку и литературе (сочинение). Из трех тем я выбрала Чехова «Вишневый сад», что-то по возникновению современного духа в той эпохе. Материал был мне близок, проанализировать было несложно, в целом тему раскрыла. Чуть позже узнала оценку – четыре балла. Неплохое начало.
Через три дня был экзамен по химии. Сложностей при ответе на вопросы билета не возникло (спасибо Марье Ивановне). Отвечала я мужчине из трех членов комиссии. Он выслушал меня и со скучающим видом задал дополнительный вопрос, точно не помню его суть, но что-то достаточно сложное. Я ответила на вопрос, проиллюстрировав свой ответ схемами. Дядечка из комиссии как-то сразу «проснулся», от скучающего выражения лица не осталось и следа.
Он спросил:
- Вы, вероятно, учились в специализированной школе с углубленным изучением химии?
Я улыбнулась:
- Я училась в обыкновенной деревенской школе.
Он, обращаясь к другим членам комиссии:
- Поразительные знания. Я ставлю «пятерку».
Возражений не последовало.
Еще два экзамена (по математике и физике) сдала на «четверки». Физику я боялась, честно говоря, так как не знала ее очень хорошо и «четверка» меня порадовала. А вот после экзамена по математике я проплакала весь вечер, поскольку ответила на все вопросы билета, и на дополнительный вопрос, но почему-то мне поставили «четыре».
Еще пять дней ожидания результатов. И вот вывесили списки поступивших. Я нашла свою фамилию в числе первокурсников.
Браво! «Странная» девочка из глубинки одержала великую победу над собой, над обстоятельствами, над неверием. Впереди – жизнь!
Да, а почему эта девочка странная? Просто она живет в своем мире, с трудом общается с окружающими, особенно с взрослыми людьми. Прекрасно знает, что при встрече нужно поздороваться, но язык костенеет, тело деревенеет, и слова застревают в горле. Почему это происходит, она, конечно, не знает, но мучает это порой сильно. Она смотрит на своих сверстниц и думает:
- Ну откуда они знают, что нужно говорить? Откуда они знают, что нужно делать и как?
В то же время она тянется к сверстникам, участвует в играх. Но почему-то постоянно чувствует себя другой.
Неужели это я? Как давно все это было! Родилась я в самой лучшей стране на свете, в Советском Союзе, в конце пятидесятых годов. После окончания Великой отечественной войны прошло чуть больше десяти лет и время, наверно, было еще очень сложное. Но странное дело, воспоминания пронизаны таким ощущением света, счастья, жизни, которых нет сейчас, в другой жизни, в другой эпохе. А самое главное – абсолютно нет в душе страха перед будущим!
В шесть лет я сама научилась читать, просто сидела рядом со старшим братом и наблюдала, как он делает домашнее задание. Научившись читать, приобрела интерес к чтению на всю жизнь. Читала все, что попадалось под руку. В первом классе знания давались абсолютно без усилий. Я понимала все, что говорит учительница, самостоятельно выполняла все домашние задания, причем очень аккуратно, не терпела помарок. При редком появлении ошибки я переписывала всю работу заново, что не очень нравилось учительнице, и однажды она поставила мне двойку, единственную за четыре года именно за то, что работа была переписана заново. Странно, почему? Я прекрасно помнила рассказ о том, как переписывал свои работы Володя Ульянов, если были помарки. С кого же брать пример, как не с него?
Да нужно сказать, что родилась и жила я в деревне на самом краю всех дорог, то есть дорога обрывалась в нашей деревне и дальше пути не было. В школе была только начальная школа, причем обучали детей две учительницы, которые одновременно работали с двумя классами (первый и третий, второй и четвертый). Елена Михайловна, первая моя учительница, нередко просила меня позаниматься с первоклассниками, пока она давала задания третьему классу.
В моем классе было четыре девочки и три мальчика. Две девочки – Оля и Света, были из других деревень. Обе невысокие, как-то сразу сели за одну парту и очень сильно сдружились. Однажды мы втроем вышли из школы, остановились на «перекрестке трех дорог», и вдруг Оля предложила мне пойти к ней в гости. Деревня, где она жила была примерно в трех километрах пути от школы и манила своей загадочностью, я там ни разу не была. Я уже готова была согласиться, как вдруг и Света настойчиво стала звать меня к себе в гости. После некоторых сомнений я пошла со Светой в другую деревню, до которой было около километра пути. Я даже не подумала о том, что меня будут искать родители, настолько великим было желание пойти в гости к девочке, которую я уважала.
Родители Светы спросили:
- А дома знают, что ты пошла сюда?
- Знают.
Мы поужинали, сделали со Светой уроки, поиграли и легли спать. Уже засыпая, я услышала голос отца, который спрашивал, здесь ли я. Поразительно, он даже не стал меня будить, ругать (мой чудесный, мудрый папа).
На следующий день после уроков ноги сделались вдруг ватными, когда я пошла домой.
- Ты почему ничего не сказала, куда пошла? — как-то буднично спросил отец.
- Я говорила, — прошептала я в ответ.
- Кому?
- Бабушке.
Конечно, сказала неправду, но страх неотвратимого наказания просто сковал меня и сказать правду не позволил, да и как можно было объяснить причину этого поступка, если она и самой была абсолютно непонятна.
Непонятно, откуда возникал постоянно этот страх, ведь никогда никто не наказывал меня физически, но почему-то ужас перед этим деянием преследует меня всю жизнь.
Самым ярким воспоминанием из начальной школы стал ритуал принятия в пионеры и зажигания пионерского костра, как самой примерной пионерки.
С пятого класса я жила в интернатах. Как-то странно, но у меня не было особых проблем проживания в коллективе, хотя робость оставалась всепоглощающей. Я прекрасно училась, и мои ответы у доски, сочинения вызывали восхищение у учителей. Я обожала химию и математику, мне просто повезло с учителями. Не было особых потрясений, пока никто не посягал на панцирь, в который постоянно я пряталась, стремясь к одиночеству.
Пожалуй, самым великим потрясением за все школьные годы явился случай, связанный с крушением великого уважения к Учителю. Дело было зимой. Мой валенок вдруг прохудился, да так, что в дырку выглядывал палец. Зашить валенок папа мог только в субботу, так как в течение недели я жила в интернате. Меня ситуация не огорчала. Холодов особых не было, на ногах теплые носки, связанные мамой из овечьей шерсти.
Шел урок английского языка. Вела его молодая учительница, приехавшая к нам сразу после окончания института. Я уже не помню ее имени-отчества. Это была высокая, светловолосая девушка с высокой прической. Она вызвала меня к доске, задала какой-то вопрос. Я начала отвечать, и вдруг в классе раздался смех. Я даже не поняла, над чем ребята смеются, как вдруг учительница, проследив за взглядами детей, посмотрела на мои ноги и… захохотала. Только тут я поняла, что смех вызвала дырка в моем валенке. Смеются ребята – не беда. Но как могла Учитель смеяться над бедой ребенка?! Я онемела и не могла больше отвечать. До сих пор помню это ощущение беспомощности и крушения чего-то светлого и высокого.
Где-то в шестом классе за мной стал ухаживать мальчик из восьмого класса. Он приходил в класс на переменах, садился напротив меня и улыбался. Я краснела, бледнела, буквально готова была провалиться сквозь пол. Хотя потом в мыслях я возвращалась к этому мальчику, но не могла понять, какие же чувства у меня возникают. С одной стороны, мне было приятно его внимание, но в тоже время он абсолютно не нравился мне. Сложное время.
Я скептически относилась к своей внешности, считала себя непривлекательной, и это было еще одной причиной того, что я с трудом общалась с другими людьми, мне было тяжело, когда кто-то смотрел на меня.
Где-то в седьмом классе за отличную учебу меня и еще трех девочек отметили путевкой в областной центр на экскурсию. Ехали на поезде в сопровождении учительницы. Мы с девчонками сидели, общались, как вдруг к нам подошел мужчина (а может молодой парень), спросил:
- Куда вы едете?
- На экскурсию.
О чем-то еще поговорил и вдруг, глядя на меня, он сказал:
- Какая красивая девочка.
Это было потрясением. И спасибо этому незнакомцу, который хоть чуточку сумел уменьшить комплекс неполноценности у чудного, странного ребенка.
Семья моя была многодетная. Я — второй ребенок в семье, становилась нянькой братьям и сестренкам, родившимся после меня (три брата и сестра). Это была достаточно обременительная обязанность, особенно летом, когда подружки приглашают играть на улицу, а я должна была сидеть дома и качать колыбельку. Спасало чтение. С книгами я не расставалась ни на секунду.
Конечно, по мере сил помогала родителям, не только нянчась с младшими братишками и сестренкой, но и по хозяйству. Естественно у нас была корова, телятки, поросенок, овцы, куры и все это многочисленное хозяйство требовало присмотру и ухода. Мама рано уходила на работу, будила меня в шесть часов летнего утра и сажала возле открытого окна.
- Смотри внимательно. Как увидишь, что пастух погнал коров на пастбище, выпусти Буренку, — давала она наказ.
Случалось, что мама приходила домой часов в восемь, я сладко спала возле открытого окошечка, а Буренка возмущенно мычала, закрытая в загоне. Тогда приходилось провожать корову на пастбище.
Несмотря на то, что семья у нас была многодетная, нужды особой не наблюдалось, благодаря тому, что ежедневно на столе было молоко, домашнее масло (которое я самолично взбивала деревянной рогатинкой из домашней сметанки), творог, а в русской печи томилась вкуснейшая каша, мясной суп или картошечка. Ничто на свете не сравнится с блюдами из русской печи.
Хлеб мама также пекла в русской печи дважды в неделю (один раз пшеничный, второй раз – ржаной). До сих пор помню, какое это удовольствие – отрезать ломоть теплого свежеиспеченного ржаного хлеба, посыпать его сахарком и запивать холодным домашним молочком со слоем вкуснейших сливок сверху. Боже, какое это счастье!
Конечно, трудились в деревне все от зари до зари. Я никогда не видела в течение дня своих родителей, праздно сидящих или прилегших отдохнуть. Они не воспитывали нас нотациями. Их пример величайшего трудолюбия всегда был перед глазами. Особенно напряженной была летняя пора, а самым замечательным периодом лета – сенокос. В шестидесятые годы, как мне помнится, было очень сложно содержать свою корову и овец, поскольку все сенокосные угодья вокруг деревни выкашивались для колхозного стада. Косили косами, вручную, уходили ранним утром и трудились почти до вечерней зорьки. Спешили выполнить норму сдачи сена в колхоз, и только после этого разрешалось заготовить сено для своего хозяйства.
Я помню, как вечерами к нам домой приходил бригадир, и они с отцом подсчитывали количество заготовленного сенажа.
– Ну, все, Николай Александрович, можешь косить для себя, — произносил бригадир, и начиналась другая эпоха сенокоса.
Для своих нужд отец расчищал делянки в лесу, спиливал деревья, убирал мусор, ветки, подсеивал траву — и эти делянки являлись прямым спасением для семьи. Косить было очень неудобно, кончик косы постоянно втыкался в низкие пенечки, которые не были видны под высокой травой. Но как-то все эти трудности не воспринимались трагически, благодаря мудрости родителей, которые просто трудились. Со временем все изменилось к лучшему. Все покосы разделили среди колхозников на постоянной основе. И уже сам хозяин решал, какие копны заготовленного сена сдать по норме в колхоз, а какие оставить для своего подсобного хозяйства.
В нашей маленькой деревеньке в то время была ферма с коровами, были два телятника, был свинарник. Даже было отделение молокозавода, куда свозился весь надой с фермы и где из молока сепарировали сливки. Сливки увозили на центральную усадьбу, где была маслобойня, а тепленький обрат везли теляткам. Возил обрат в флягах на телеге, запряженной лошадкой, мой старший брат Шурка, а на телятниках трудились родители. Так что и процесс кормления большеглазых чудесных животных часто ложился на мои плечи. В телятниках в подсобке стояли печи, которые топились дровами, с большим котлом. В этих котлах запаривался комбикорм, получалась «каша» для телят, которую клали в ведра и разводили обратом. А потом каждому теленочку нужно было дать ведро с «кашей». Это не такая простая задача, как может показаться. В одном загоне находится шесть-семь телят. Поэтому нужно умудриться быстро-быстро поставить шесть-семь тяжелых ведер, чтобы телята не начали толкаться и бодаться из-за еды. Все удавалось, но иногда ведро оказывалось на рожках бычка-подростка и приходилось заходить в загон и освобождать пленника.
Выгонять телят на пастбище также нередко мне доводилось. Уследить за каждым сорванцом, взбрыкивающим и радующимся прекрасному дню, солнцу, воздуху, свободе – совсем нелегко. Набегаешься, пока гонишь стадо по деревенской улице и дальше до пастбища. Ну а там, все загорожено — телята пасутся до вечера.
После восьмого класса родители решили, что я буду учиться дальше в педагогическом училище, поступить куда могла без экзаменов, имея одни пятерки в аттестате. Я пошла к директору школы забирать документы для училища, как вдруг услышала:
- Какое училище? Тебе обязательно нужно закончить десять классов и поступать в институт.
Возразить директору (Директору!!!) я не посмела, это был величайший авторитет в моей жизни. Да и вообще в советские времена в сельской местности особенно учителя были почитаемыми и уважаемыми людьми.
Я поставила родителей перед фактом, что буду учиться дальше в школе. Надо отметить, что все решения я принимала сама, мудрые родители не пытались меня «строить». Школа-десятилетка с интернатом находилась уже за тридцать километров от моей деревни. Автобусного регулярного сообщения не было, ни о каких школьных автобусах даже мысли не было. Добирались до школы каждый понедельник, и до дома каждую субботу как могли. Сколько пришлось мне перенести, пока училась – это можно написать целый роман, но даже тени сомнения не было в том, что можно списать на трудности какие-то неудачи. Верхом счастья было, если в понедельник в четыре часа утра мне и другим ученикам удавалось разбудить местного тракториста Петра и уговорить его отвезти нас до следующей деревни на тракторе. Представьте картину – трактор «Беларусь» колесный, к нему прицеплена открытая тележка с низкими бортами – и все! Мы забирались в эту тележку, держались за ботики, чтобы не выпасть на ухабистой дороге и пели. Пели самозабвенно, весело, задорно. Мы знали все песни, которые звучали в то время по радио.
Если не было такого счастья, как трактор, шли пешком. А что такого? Десять километров за два часа – нормально! А потом уроки и все прочее. Ну а в девятом и десятом классе даже и тридцать километров преодолевали пешком, если не было никакой попутной машины.
В десятом классе нужно уже определяться, куда поступать, где учиться дальше. Я не могла понять, какой вид деятельности мне по душе, родители советов не давали. Девчонки-одноклассницы в основном тоже были в сомнениях.
- Поступай в ленинградскую лесотехническую академию на лесохозяйственный факультет, — однажды сказал вскользь учитель труда, молодой парень, и дал мне координаты этой академии.
- Ленинград?! Это невозможно, — подумалось растерянно.
Я даже не хотела рассматривать этот вариант.
Учительница литературы, узнав об этом разговоре, при всем классе сказала:
- Какой Ленинград? Какая академия? После сельской школы даже и не мечтай – не поступишь.
И я решила:
- Поступлю.
Легко принять решение, а как осуществить. Никого из знакомых и родных в Ленинграде. Некому из родных поехать со мной и помочь. Экзамены сданы на «отлично», аттестат зрелости в кармане. Что дальше?
Наверно, ангел-хранитель сильный у «странной» девочки из глухой деревушки. В конце июня приехала моя подружка, которая работала в Ленинграде на ткацкой фабрике и жила под Ленинградом во Всеволожске. Когда она узнала о моей мечте, то сказала:
- Поедешь со мной. Поступишь на подготовительные курсы, получишь общежитие, а первое время поживешь у меня.
Все – отступать некуда. Пришла к отцу (мама в это время находилась в больнице):
- Папа, дай денег, через два дня еду в Ленинград, буду поступать учиться в академию.
И поехала…
До ближайшей железнодорожной станции от моей деревни – сто километров. Путь вроде бы недальний, но по времени растянулся на целый день. Сначала ранним утром в кабине любимого трактора-«Беларуся» до колхозного центра по ухабистой дороге протяженностью в десять километров и почти в час по времени. Затем на рейсовом маленьком автобусике по не менее ухабистой дороге сорок километров до районного центра. На это ушло с остановками в нескольких населенных пунктах почти три часа. Затем ожидание автобуса и еще пятьдесят километров по более-менее ровной грунтовой дороге до железнодорожной станции. Утомительно? Да нисколько! Все в порядке вещей. Затем полтора суток на поезде – и вот он Ленинград! Город, который вошел в мою душу сразу же и остался самым любимым городом на всю жизнь. Поразил ли город? Не знаю. Да и не впервые мне пришлось быть в городе. Удивительно, но городская суета нисколько не смущала и не мешала мне. Как-то мгновенно уловила особенности «городского» говора и почти исчезло характерное для вологодских деревень ярко выраженное «оканье». Так что через два дня сестра моей подруги с удивлением сказала:
- Даже не похоже, что ты только что приехала из деревни.
Первую ночь провела у Любы за городом, спали на одной кровати, так как вместе с ней в небольшой комнатке жили еще три девушки.
На следующий день рано утром Люба поехала на работу в город, а я поехала искать свою лесотехническую академию, зная адрес и то, что проехать можно на трамвае номер двадцать три. Люба сказала:
- Где-то трамвай, на котором мы сейчас поедем от вокзала до моей фабрики, пересекается с нужным тебе номером трамвая.
И все. Люба вышла, а я поехала, всматриваясь в номера встречных трамваев. И действительно увидела нужный мне номер, вышла на следующей остановке. В какую сторону ехать, я, конечно же, не знала, но спросить у людей на остановке было просто невозможно, так как язык не слушался и ноги деревенели. Я просто села в трамвай и поехала, надеясь, что объявят нужную мне улицу. Доехала до кольца и поехала обратно. Через полтора часа доехала до второго кольца и опять поехала назад, но нужного названия так и не услышала. Когда поняла, что могу до бесконечности ездить по кругу, подошла-таки к кондуктору и закостеневшим языком спросила:
- Скажите, а где мне выходить, мне нужен Институтский переулок?
Кондукторша сначала задумалась, а потом воскликнула:
- Да вот же, сейчас тебе выходить нужно. Пройдешь через парк – там и будет твой переулок.
Вот так, и катайся по кругу, когда нужный переулок вообще в стороне от маршрута.
Вышла. Огромный парк увидела сразу и пошла к нему. Там всюду были указатели, которые показывали, как пройти в приемную комиссию, так что главный корпус академии нашла сразу. Там толпилось много народу, абитуриенты, родители – все куда-то двигались, шумели. Поразительно, но пока я искала комнату, где можно было написать заявление на подготовительные курсы, я убедилась, что, пожалуй, я единственная, из поступающих, кто здесь без взрослых.
Как-то все нашла, написала, сдала документы. Дама, которая принимала документы, сказала
- Вот тебе направление на медосмотр. Пройдешь, получишь справку и тогда устроишься в общежитие. Вот по этому ордеру. Адрес общежития здесь указан.
- А где проходить медосмотр?
Она назвала адрес поликлиники и махнула рукой, показывая направление, где это находится.
Голодная, уставшая, я пошла искать поликлинику в том направлении, куда жестом указала эта чиновница. Удивительно, но улицу нашла сразу, а вот поликлинику искала испытанным способом, пройдя сначала в одну сторону несколько кварталов, а потом в другую. Нашла поликлинику, сдала анализы. Дело к вечеру, а справка будет готова только завтра. И значит, в общежитие меня никто не заселит.
Поехала к Любе за город тем же маршрутом, что ехала утром. До станции Всеволожской на электричке добралась уже поздним вечером. Изрядно стемнело. Спустилась с платформы и пошла искать улицу и дом, где была всего один раз, не зная ее названия и номера дома. Шла, как мне казалось, тем же маршрутом, что и шли вчера вечером с подругой, но вокруг все было незнакомым. Прошла в одну сторону, в другую и поняла, что не могу найти нужный дом. А времени уже за полночь. Вернулась к платформе, только там было тусклое освещение. На самой платформе стояли парни, громко разговаривали, смеялись. Разумеется, туда я не пошла.
Спустилась вниз, где темнели какие-то заросли. Зашла поглубже. Там в небольшом углублении на траве расстелила свой плащик и прилегла. Ночью стало достаточно прохладно и заснуть, конечно, не представлялось возможным. Где-то лаяли собаки, с платформы доносился громкий разговор и хохот парней. Больше всего пугало, что обнаружить мое убежище могут собаки, но этого, к счастью, не случилось.
Да, получилась шикарная вторая ночь девочки из глубинки, возжелавшей учиться в самом прекрасном городе земли!
Утром первой же электричкой уехала в Ленинград, дождалась открытия поликлиники, взяла справку, нашла общежитие и поселилась там. Ура!!!
Подготовительные курсы – это, пожалуй, было нелишним. Общение с абитуриентами, освоение аудиторий, время на подготовку к экзаменам. В комнате со мной жили три девочки, с одной из них – Таней, мы даже подружились. Вторая девочка откуда-то из Сибири, практически не готовилась к экзаменам. Ее зажиточные родители постоянно высылали ей деньги, и она пропадала в ресторанах, свысока взирая на мои скромные наряды. Конечно, жила я очень скромно, но это как-то мало волновало меня, родители не могли высылать мне много денег, я это прекрасно знала.
Наступило время сдачи вступительных экзаменов. Первым был экзамен по русскому языку и литературе (сочинение). Из трех тем я выбрала Чехова «Вишневый сад», что-то по возникновению современного духа в той эпохе. Материал был мне близок, проанализировать было несложно, в целом тему раскрыла. Чуть позже узнала оценку – четыре балла. Неплохое начало.
Через три дня был экзамен по химии. Сложностей при ответе на вопросы билета не возникло (спасибо Марье Ивановне). Отвечала я мужчине из трех членов комиссии. Он выслушал меня и со скучающим видом задал дополнительный вопрос, точно не помню его суть, но что-то достаточно сложное. Я ответила на вопрос, проиллюстрировав свой ответ схемами. Дядечка из комиссии как-то сразу «проснулся», от скучающего выражения лица не осталось и следа.
Он спросил:
- Вы, вероятно, учились в специализированной школе с углубленным изучением химии?
Я улыбнулась:
- Я училась в обыкновенной деревенской школе.
Он, обращаясь к другим членам комиссии:
- Поразительные знания. Я ставлю «пятерку».
Возражений не последовало.
Еще два экзамена (по математике и физике) сдала на «четверки». Физику я боялась, честно говоря, так как не знала ее очень хорошо и «четверка» меня порадовала. А вот после экзамена по математике я проплакала весь вечер, поскольку ответила на все вопросы билета, и на дополнительный вопрос, но почему-то мне поставили «четыре».
Еще пять дней ожидания результатов. И вот вывесили списки поступивших. Я нашла свою фамилию в числе первокурсников.
Браво! «Странная» девочка из глубинки одержала великую победу над собой, над обстоятельствами, над неверием. Впереди – жизнь!
отлично! Сн.Масалова
ОтветитьУдалить