Я родился в последний день зимы. И с этим миром начал знакомиться в марте. Может потому я так люблю весну. А может потому, что в моей фамилии спрятался первый весенний месяц, и некоторые мои друзья зовут меня Мартом. Есть люди, которые отчетливо помнят весну своей жизни. Я к таким не принадлежу. Я помню фрагментами. Яркими вспышками. Бликами. Теплыми солнечными зайчиками.
Деда учит меня плавать. У подводника, капитана первого ранга и отличного пловца внук должен плавать как торпедный катер! Каждый день мы приходим на пляж, деда показывает мне, что вода сама держит на поверхности и бояться ее не нужно. Я верещу, хохочу и глотаю воду, потому что мне щекотно, когда деда поддерживает меня снизу, заставляя грести руками и молотить ногами. Дней через десять ежедневных тренировок, а именно 12 августа, мы снова приходим на море. Мне становится скучно - кажется, что я никогда не научусь плавать. Но деда настойчив. Море спокойно, словно озеро. Минут через пять привычных экзерсисов я делаю пару уверенных гребков по-собачьи. Внезапно боковым зрением вижу, что деда остался сзади, а не рядом со мной! И я ору на весь пляж так, что меня слышно аж до самого Махинджаури: "Деда-а-а-а-а!!! Я плыву-у-у-у-у!!!"
Надо сделать фотографию, чтоб отправить маме в Одессу. Рядом с нашим домом работают два фотографа. Один из них делает фотографии в Пионерском парке. Мы заходим к нему в студию. Деда говорит, что мы хотели бы сфотографироваться. И, заговорщицки подмигивая мне, добавляет: "На лошади", прекрасно понимая, что я уже достаточно взрослый для деревянной лупоглазой лошадки, стоящей в углу. Я подмигиваю в ответ. Но фотограф нашу с дедой шутку пропускает мимо ушей, и, роясь в каком-то своем скарбе, не поднимая головы, строго говорит хозяйским тоном: "Лошат на рэмонте!". Мы, давясь от смеха, покидаем незадачливого предпринимателя с ампутированным чувством юмора. Нам с дедой такие не нравятся.
Идем к другому фотографу. Тот работает в морском аквариуме. В пяти минутах ходьбы от нашего дома и Пионерского парка. В бассейне, который выполнен в форме цифры восемь, живут тюлени. Их добродушные усатые морды отлично получаются на снимках. Пожилой мастер объектива, делая круглые глаза и демонстрируя золотозубую улыбку, обещает, что будет "захвативайушчи кампазыци". Мне выдают маленькую тюльку. Я держу ее за хвост на вытянутой руке над бассейном. Затея эта мне не нравится, потому что пока тюлень зевал, я рассмотрел серьезные зубищи в его пасти. А вдруг он промахнется? На фото я получился испуганным и съежившимся. Зато вынырнувший за моим угощением упитанный зверюга вышел на славу. Видимо тюленья мама тоже попросила прислать фото. Она наверняка осталась довольна.
Мне лет шесть. Я ужасно плохо кушаю. Бабуля сокрушенно качает головой, глядя на мою худобу и называет меня "стиральной доской". Накормить меня - для нее серьезная проблема. И главная цель в жизни, ведь она - одесситка, и даже в Батуми остается настоящей одесской бабушкой. Перед глазами картинка: моя бабуля в своем сиреневом купальнике сидит со мной у самой кромки прибоя. Я накрыт большим полотенцем, у меня синие губы, зубы стучат и я ежусь, когда прохладные капли стекают с курчавой шевелюры и катятся по спине. В этот самый момент, когда я, как юркое земноводное, выбираюсь на берег, меня можно подманить и накормить. Бабуля, используя эту возможность, берет с собой на море помидоры, огурцы, зелень, котлеты, лаваш и икру из синеньких. Она держит все это в руках и умудряется одновременно меня подкармливать.
В Одессе солнце встает над морем, а садится где-то в степи. В Батуми солнце поднимается из-за гор и уходит спать в море. Мы сидим вдвоем с бабулей на прогретой за день гальке, прижавшись друг к другу, и смотрим на ярко-красный закат. Бабуля что-то неверно напевает. Мне уютно, тепло и спокойно.
У наших соседей - Симы Наумовны и Рафаила Ароновича Чудновских сегодня домашний концерт. Мы с дедой приглашены. Более того - мы выступаем. Сима Наумовна со своей подругой Екатериной Федоровной показывают смешную сценку про клопиков. Рафаил Аронович с выражением читает дурашливый стишок про какого-то ребенка-недотепу. Потом деда играет на пианино, а я пою "Журавлей" Бернеса. Рафаил Аронович, горевший во время войны в танке, и оставшийся с обожженным лицом и изуродованным ухом, выходит из комнаты, закашлявшись. Сима Наумовна, потерявшая в войну всех своих родных, и Екатерина Федоровна - бывшая графиня, а ныне билетер в аквариуме, украдкой плачут.
Эти домашние концерты - осколочек той, старой России, когда еще не знали радио. У меня дома есть дореволюционный четырехтомник под названием "Чтец-декламатор". Выпускался как раз для таких вечеров. Связь времен. Неужели это было со мной?
В нашем батумском дворе есть два места, которые притягивают нас как магнитом своими тайнами. Первое место - это старая голубятня. В ней дядя Жора Есаян держит своих голубей. Голуби были страстью его молодости, когда он еще не был водителем на скорой, когда еще не пил так люто, когда его жена - тетя Антарам, или просто Антик, еще соответствовала своему имени и выглядела неувядающей. Мы подбираемся к голубятне, от которой нас обычно отгоняет демоническим криком пьяный дядя Жора, и пытаемся в ее воркующем сумраке разглядеть маленьких голубят. Ведь их никто никогда не видел! Неужели воробьи - это и есть голубиные детки?! Нас манит тайна появления жизни. И однажды дядя Жора, неожиданно будучи в хорошем расположении духа, открывает заветную дверку и показывает нам этих крошечных голубят. Они похожи на маленьких пушистых динозавриков! Мы разглядываем их, разинув рты. Для усиления произведенного эффекта дядя Жора запускает своих голубей, залихватски свистя и помолодев лет на двадцать. Голуби стаей поднимаются в ясное лазурное небо, делают круг и возвращаются к хозяину. Глаза дяди Жоры озорны, они лучатся добром и юной радостью. Морщинки разглаживаются, взгляд теплеет, и мы узнаем, что дядя Жора умеет улыбаться. Все замечают эту волшебную перемену. А дядя Жора замечает, что это заметили все. И, смутившись, к вечеру привычно напивается в хлам.
От второго таинственного места веет жутким холодом смерти. Оно представляет из себя большой деревянный ящик во втором подъезде. В нем каждый день появляется новый теленок. Теленка вечером закалывают и разделывают в квартире на втором этаже, а из города за ним приезжают любители дефицитного парного мяса. Мы знаем о горькой судьбе пленников. И пробираемся в подъезд, пытаясь подать в маленькое окошечко ящика свежий хлеб, пучок травы или карамельки. В окошечке маячит черный масляный глаз с длинными красивыми ресницами или большой мокрый телячий нос. Этот грустный глаз и теплый нос разрывают от жалости наши детские сердчишки. И однажды мы решаем положить конец жестокости и освободить пленника. Открываем ужасную камеру и выпускаем телятю. Но он, глупенький, останавливается посреди двора, не зная что делать с этой внезапно обретенной свободой. Побег не удался. Мы все получаем по первое число. А замков на ящике становится вдвое больше.
Голубятня и ящик. Жажда жизни и тайна смерти. Эрос и Танатос. Первое знакомство.
Весной мы с нетерпением ждем лета. Хотим скорее стать взрослыми и, как нам кажется, вместе со всеми прелестями взрослой жизни обрести, наконец, свободу. Но утратив невинность, вместе с нею мы теряем намного больше, нежели обретаем.
Мы повторяем путь наших прародителей - Адама и Евы. И всю жизнь потом подспудно тоскуем по утраченной свободе и иных дарах, которыми так щедро были наделены в детстве. Мы ищем следы теплых солнечных зайчиков у себя в душе.
Дай нам Бог найти!
Деда учит меня плавать. У подводника, капитана первого ранга и отличного пловца внук должен плавать как торпедный катер! Каждый день мы приходим на пляж, деда показывает мне, что вода сама держит на поверхности и бояться ее не нужно. Я верещу, хохочу и глотаю воду, потому что мне щекотно, когда деда поддерживает меня снизу, заставляя грести руками и молотить ногами. Дней через десять ежедневных тренировок, а именно 12 августа, мы снова приходим на море. Мне становится скучно - кажется, что я никогда не научусь плавать. Но деда настойчив. Море спокойно, словно озеро. Минут через пять привычных экзерсисов я делаю пару уверенных гребков по-собачьи. Внезапно боковым зрением вижу, что деда остался сзади, а не рядом со мной! И я ору на весь пляж так, что меня слышно аж до самого Махинджаури: "Деда-а-а-а-а!!! Я плыву-у-у-у-у!!!"
Надо сделать фотографию, чтоб отправить маме в Одессу. Рядом с нашим домом работают два фотографа. Один из них делает фотографии в Пионерском парке. Мы заходим к нему в студию. Деда говорит, что мы хотели бы сфотографироваться. И, заговорщицки подмигивая мне, добавляет: "На лошади", прекрасно понимая, что я уже достаточно взрослый для деревянной лупоглазой лошадки, стоящей в углу. Я подмигиваю в ответ. Но фотограф нашу с дедой шутку пропускает мимо ушей, и, роясь в каком-то своем скарбе, не поднимая головы, строго говорит хозяйским тоном: "Лошат на рэмонте!". Мы, давясь от смеха, покидаем незадачливого предпринимателя с ампутированным чувством юмора. Нам с дедой такие не нравятся.
Идем к другому фотографу. Тот работает в морском аквариуме. В пяти минутах ходьбы от нашего дома и Пионерского парка. В бассейне, который выполнен в форме цифры восемь, живут тюлени. Их добродушные усатые морды отлично получаются на снимках. Пожилой мастер объектива, делая круглые глаза и демонстрируя золотозубую улыбку, обещает, что будет "захвативайушчи кампазыци". Мне выдают маленькую тюльку. Я держу ее за хвост на вытянутой руке над бассейном. Затея эта мне не нравится, потому что пока тюлень зевал, я рассмотрел серьезные зубищи в его пасти. А вдруг он промахнется? На фото я получился испуганным и съежившимся. Зато вынырнувший за моим угощением упитанный зверюга вышел на славу. Видимо тюленья мама тоже попросила прислать фото. Она наверняка осталась довольна.
Мне лет шесть. Я ужасно плохо кушаю. Бабуля сокрушенно качает головой, глядя на мою худобу и называет меня "стиральной доской". Накормить меня - для нее серьезная проблема. И главная цель в жизни, ведь она - одесситка, и даже в Батуми остается настоящей одесской бабушкой. Перед глазами картинка: моя бабуля в своем сиреневом купальнике сидит со мной у самой кромки прибоя. Я накрыт большим полотенцем, у меня синие губы, зубы стучат и я ежусь, когда прохладные капли стекают с курчавой шевелюры и катятся по спине. В этот самый момент, когда я, как юркое земноводное, выбираюсь на берег, меня можно подманить и накормить. Бабуля, используя эту возможность, берет с собой на море помидоры, огурцы, зелень, котлеты, лаваш и икру из синеньких. Она держит все это в руках и умудряется одновременно меня подкармливать.
В Одессе солнце встает над морем, а садится где-то в степи. В Батуми солнце поднимается из-за гор и уходит спать в море. Мы сидим вдвоем с бабулей на прогретой за день гальке, прижавшись друг к другу, и смотрим на ярко-красный закат. Бабуля что-то неверно напевает. Мне уютно, тепло и спокойно.
У наших соседей - Симы Наумовны и Рафаила Ароновича Чудновских сегодня домашний концерт. Мы с дедой приглашены. Более того - мы выступаем. Сима Наумовна со своей подругой Екатериной Федоровной показывают смешную сценку про клопиков. Рафаил Аронович с выражением читает дурашливый стишок про какого-то ребенка-недотепу. Потом деда играет на пианино, а я пою "Журавлей" Бернеса. Рафаил Аронович, горевший во время войны в танке, и оставшийся с обожженным лицом и изуродованным ухом, выходит из комнаты, закашлявшись. Сима Наумовна, потерявшая в войну всех своих родных, и Екатерина Федоровна - бывшая графиня, а ныне билетер в аквариуме, украдкой плачут.
Эти домашние концерты - осколочек той, старой России, когда еще не знали радио. У меня дома есть дореволюционный четырехтомник под названием "Чтец-декламатор". Выпускался как раз для таких вечеров. Связь времен. Неужели это было со мной?
В нашем батумском дворе есть два места, которые притягивают нас как магнитом своими тайнами. Первое место - это старая голубятня. В ней дядя Жора Есаян держит своих голубей. Голуби были страстью его молодости, когда он еще не был водителем на скорой, когда еще не пил так люто, когда его жена - тетя Антарам, или просто Антик, еще соответствовала своему имени и выглядела неувядающей. Мы подбираемся к голубятне, от которой нас обычно отгоняет демоническим криком пьяный дядя Жора, и пытаемся в ее воркующем сумраке разглядеть маленьких голубят. Ведь их никто никогда не видел! Неужели воробьи - это и есть голубиные детки?! Нас манит тайна появления жизни. И однажды дядя Жора, неожиданно будучи в хорошем расположении духа, открывает заветную дверку и показывает нам этих крошечных голубят. Они похожи на маленьких пушистых динозавриков! Мы разглядываем их, разинув рты. Для усиления произведенного эффекта дядя Жора запускает своих голубей, залихватски свистя и помолодев лет на двадцать. Голуби стаей поднимаются в ясное лазурное небо, делают круг и возвращаются к хозяину. Глаза дяди Жоры озорны, они лучатся добром и юной радостью. Морщинки разглаживаются, взгляд теплеет, и мы узнаем, что дядя Жора умеет улыбаться. Все замечают эту волшебную перемену. А дядя Жора замечает, что это заметили все. И, смутившись, к вечеру привычно напивается в хлам.
От второго таинственного места веет жутким холодом смерти. Оно представляет из себя большой деревянный ящик во втором подъезде. В нем каждый день появляется новый теленок. Теленка вечером закалывают и разделывают в квартире на втором этаже, а из города за ним приезжают любители дефицитного парного мяса. Мы знаем о горькой судьбе пленников. И пробираемся в подъезд, пытаясь подать в маленькое окошечко ящика свежий хлеб, пучок травы или карамельки. В окошечке маячит черный масляный глаз с длинными красивыми ресницами или большой мокрый телячий нос. Этот грустный глаз и теплый нос разрывают от жалости наши детские сердчишки. И однажды мы решаем положить конец жестокости и освободить пленника. Открываем ужасную камеру и выпускаем телятю. Но он, глупенький, останавливается посреди двора, не зная что делать с этой внезапно обретенной свободой. Побег не удался. Мы все получаем по первое число. А замков на ящике становится вдвое больше.
Голубятня и ящик. Жажда жизни и тайна смерти. Эрос и Танатос. Первое знакомство.
Весной мы с нетерпением ждем лета. Хотим скорее стать взрослыми и, как нам кажется, вместе со всеми прелестями взрослой жизни обрести, наконец, свободу. Но утратив невинность, вместе с нею мы теряем намного больше, нежели обретаем.
Мы повторяем путь наших прародителей - Адама и Евы. И всю жизнь потом подспудно тоскуем по утраченной свободе и иных дарах, которыми так щедро были наделены в детстве. Мы ищем следы теплых солнечных зайчиков у себя в душе.
Дай нам Бог найти!
Комментариев нет:
Отправить комментарий