Окунаясь в раннее детство, я c удивлением обнаруживаю, что и одежда, и обувь часто были рукоделием домашнего производства. На этом фоне любая покупная вещь, которую «справляли» ценилась очень высоко. Так и говорили: справили сапоги, справили костюм. Главным инструментом домашнего рукоделия в нашей семье, несомненно, была ножная швейная машинка Зингер, произведенная в Германии в конце XIX – начале XX века. На неё, на эту машинку, которая на самом деле была настоящей машиной, тяжелой и громоздкой, всеобщая послевоенная неприязнь к немцам, фашистам, фрицам, гитлеровцам, немчуре, не распространялась. Великая труженица, эта машинка всё работала и работала и практически не знала износа. Это был рабочий инструмент матери, на котором она, как тогда говорили, обшивала и одевала всю семью. Ассортимент был самым разнообразным: от рубашек, платьев, шаровар, простынь, наволочек, пододеяльников до стёганых одеял и самодельных пальто. Именно такое стёганое ватой самодельное пальтецо с брезентовым верхом и было моей первой осмысленной зимней одёжкой. Оно, это пальтецо, очень уверенно и надежно подстраховало меня во время моего осенне-зимнего плаванья в полынье. А после того как я из него вырос, еще долгие годы служило, подобно советской интеллигенции, прослойкой между базисом панцирной сетки и надстройкой ватного матраса, проще говоря, оберегало матрас от пятен ржавчины, которые так или иначе проступали на панцирной сетке от долгой эксплуатации.
Что касается обуви, то это была епархия отца. Он сам не только любил щегольнуть в хромовых сапогах, но и умел продлить срок эксплуатации обуви вообще, а сапог кирзовых, которые буквально «горели» на наших со старшим братом ногах от интенсивной носки, в частности. Кирзовые сапоги обыкновенно покупались «справлялись» к школе и предназначались для эксплуатации в осенне-весенний период, когда и босиком уже не походишь и валенки доставать еще рано. Валенки, как обувь, так или иначе, проходили через руки отца. Он их либо катал сам в домашних условиях и это был очень увлекательный – для наблюдения и участия – процесс. Для этого процесса требовалась овечья шерсть, которая сначала вычесывалась, освобождалась от всевозможного мусора, потом сбивалась, сваливалась, уплотнялась, подвергалась воздействию кислоты, приобретала форму, садилась на колодку, сушилась в русской печи и время. Не оспаривая правоту классика, о том, что время – вещь необычно длинная, всё-таки стоит заметить, что в те годы рабочая неделя была шестидневной, а на катание пары валенок одного выходного дня не хватало. В более экономичном по времени варианте он распаривал покупные валенки кипятком и «садил» их на колодку, что не только придавало валенкам более красивый, даже щегольской вид, но и делало их более плотными и пригодными для длительной эксплуатации. В сравнении с кирзовыми сапогами, у которых чаще всего снашивались – стирались до подошвы каблуки и протирались до дыр голенища, у валенок снашивались лишь подошвы, что позволяло продлить срок их эксплуатации с посредством подшивания. Искусство катания валенок так и осталось для меня практической загадкой, поскольку ни одной пары валенок на сегодняшний день я так и не скатал, а вот алгоритм подшивания запомнился отчетливо и не только запомнился, но перешел во вполне результативные практические навыки.
В то лето нам со старшим братом одновременно купили – «справили» вельветовые костюмчики. Это было самое настоящее – от горизонта до горизонта – счастье. Предмет гордости был налицо, а вот предмета зависти – не было вовсе.
Впрочем, долго наслаждаться глядя друг на друга и на самих себя нам с братом не пришлось, поскольку вещи в те годы справлялись не от избытка чувств или средств, а в связи с какими-то переменами. В данном случае перемены были очевидны – лето подходило к концу, сезонная работа на заимке, которой была занята вся семья – пастьба скота и заготовка сена – подходила к концу. Впереди маячил сентябрь, а в семье было два ученика и ученица и нужно было определяться с местом жительства, хотя бы и на один учебный год. В поисках лучшей жизни и работы по специальности мама отправилась на свою малую родину в Алтайский край, отец и старшая сестра остались на хозяйства, а нас с братом мама взяла с собой. Вот тут-то новые с иголочки костюмчики – не голышом же ехать – и пригодились. После почти трехмесячного заимочного затворничества с ограниченным кругом общения и природным раздольем поездка за тридевять земель в тридесятое царство из Красноярского края в Алтайский край увлекает, развлекает и в тоже время внушает некоторые опасения, просто и доходчиво выраженные словами песни: «А что там, а что там за далёким поворотом?..»
Автостанция, покупка билетов, чайная, борщ со сметаной, блинчики с маслом, чай с сахаром. Автобус, место у окна, поля желтой пшеницы, встречные машины, пыль из-под колес, убаюкивающее гудение мотора, сами собой слипающиеся глаза, свисание головы на грудь, вздрагивание и просыпание на ухабах. Железнодорожный вокзал, многолюдье, очереди возле билетных касс, чудо природы – автомат с газированной водой с сиропом и без, повышенный авторитет копеечной и трехкопеечной монет. Общий вагон пассажирского поезда, вторая полка, , тугой ветер, залетающий в открытую фрамугу. Стремление заглянуть в будущее, увидеть на повороте локомотив. Удивление – чай в пакетиках, стаканы в подстаканниках, сахар-рафинад. Засыпание под дорожные разговоры-анекдоты взрослых: «Я-то еду к сыночку, а остальные куда?..» Станция пересадки, комната матери и ребенка, в которой детки спокойно спят, а матери настороже – дремлют или бодрствуют. Усталость от обилия впечатлений: картинок, запахов, звуков. Прибытие на станцию назначения. Выход из поезда на перрон. Железнодорожный вокзал. Автостанция, покупка билетов, чайная, борщ со сметаной, блинчики с маслом, чай с сахаром. Автобус, место у окна, поля желтой пшеницы, встречные машины, пыль из-под колес, убаюкивающее гудение мотора, сами собой слипающиеся глаза, свисание головы на грудь, вздрагивание и просыпание на ухабах. Прибытие в тридесятое царство. Веселый с дорожной хрипотцой смех – что сталось с нашей гордостью – новенькими с иголочки вельветовыми костюмчиками?!
Тридесятое царство. Теплая встреча. Родственные разговоры, ахи, охи, бодрая песня по радио: «Утро, утро начинается с рассвета. Здравствуй, здравствуй необъятная страна…» Алтай – житница. Перебои с хлебом. Утро, утро начинается с предрассветного стояния в живой очереди: «Две буханки в одни руки, следующий… Две буханки в одни руки, следующий…» Хорошо там, где нас нет.
Возвращение в Красноярский край, хлеб есть, корова доится, значит, не пропадем!.. Костюмчики?! А что костюмчики, постираем, выгладим и будут как новые…
Что касается обуви, то это была епархия отца. Он сам не только любил щегольнуть в хромовых сапогах, но и умел продлить срок эксплуатации обуви вообще, а сапог кирзовых, которые буквально «горели» на наших со старшим братом ногах от интенсивной носки, в частности. Кирзовые сапоги обыкновенно покупались «справлялись» к школе и предназначались для эксплуатации в осенне-весенний период, когда и босиком уже не походишь и валенки доставать еще рано. Валенки, как обувь, так или иначе, проходили через руки отца. Он их либо катал сам в домашних условиях и это был очень увлекательный – для наблюдения и участия – процесс. Для этого процесса требовалась овечья шерсть, которая сначала вычесывалась, освобождалась от всевозможного мусора, потом сбивалась, сваливалась, уплотнялась, подвергалась воздействию кислоты, приобретала форму, садилась на колодку, сушилась в русской печи и время. Не оспаривая правоту классика, о том, что время – вещь необычно длинная, всё-таки стоит заметить, что в те годы рабочая неделя была шестидневной, а на катание пары валенок одного выходного дня не хватало. В более экономичном по времени варианте он распаривал покупные валенки кипятком и «садил» их на колодку, что не только придавало валенкам более красивый, даже щегольской вид, но и делало их более плотными и пригодными для длительной эксплуатации. В сравнении с кирзовыми сапогами, у которых чаще всего снашивались – стирались до подошвы каблуки и протирались до дыр голенища, у валенок снашивались лишь подошвы, что позволяло продлить срок их эксплуатации с посредством подшивания. Искусство катания валенок так и осталось для меня практической загадкой, поскольку ни одной пары валенок на сегодняшний день я так и не скатал, а вот алгоритм подшивания запомнился отчетливо и не только запомнился, но перешел во вполне результативные практические навыки.
В то лето нам со старшим братом одновременно купили – «справили» вельветовые костюмчики. Это было самое настоящее – от горизонта до горизонта – счастье. Предмет гордости был налицо, а вот предмета зависти – не было вовсе.
Впрочем, долго наслаждаться глядя друг на друга и на самих себя нам с братом не пришлось, поскольку вещи в те годы справлялись не от избытка чувств или средств, а в связи с какими-то переменами. В данном случае перемены были очевидны – лето подходило к концу, сезонная работа на заимке, которой была занята вся семья – пастьба скота и заготовка сена – подходила к концу. Впереди маячил сентябрь, а в семье было два ученика и ученица и нужно было определяться с местом жительства, хотя бы и на один учебный год. В поисках лучшей жизни и работы по специальности мама отправилась на свою малую родину в Алтайский край, отец и старшая сестра остались на хозяйства, а нас с братом мама взяла с собой. Вот тут-то новые с иголочки костюмчики – не голышом же ехать – и пригодились. После почти трехмесячного заимочного затворничества с ограниченным кругом общения и природным раздольем поездка за тридевять земель в тридесятое царство из Красноярского края в Алтайский край увлекает, развлекает и в тоже время внушает некоторые опасения, просто и доходчиво выраженные словами песни: «А что там, а что там за далёким поворотом?..»
Автостанция, покупка билетов, чайная, борщ со сметаной, блинчики с маслом, чай с сахаром. Автобус, место у окна, поля желтой пшеницы, встречные машины, пыль из-под колес, убаюкивающее гудение мотора, сами собой слипающиеся глаза, свисание головы на грудь, вздрагивание и просыпание на ухабах. Железнодорожный вокзал, многолюдье, очереди возле билетных касс, чудо природы – автомат с газированной водой с сиропом и без, повышенный авторитет копеечной и трехкопеечной монет. Общий вагон пассажирского поезда, вторая полка, , тугой ветер, залетающий в открытую фрамугу. Стремление заглянуть в будущее, увидеть на повороте локомотив. Удивление – чай в пакетиках, стаканы в подстаканниках, сахар-рафинад. Засыпание под дорожные разговоры-анекдоты взрослых: «Я-то еду к сыночку, а остальные куда?..» Станция пересадки, комната матери и ребенка, в которой детки спокойно спят, а матери настороже – дремлют или бодрствуют. Усталость от обилия впечатлений: картинок, запахов, звуков. Прибытие на станцию назначения. Выход из поезда на перрон. Железнодорожный вокзал. Автостанция, покупка билетов, чайная, борщ со сметаной, блинчики с маслом, чай с сахаром. Автобус, место у окна, поля желтой пшеницы, встречные машины, пыль из-под колес, убаюкивающее гудение мотора, сами собой слипающиеся глаза, свисание головы на грудь, вздрагивание и просыпание на ухабах. Прибытие в тридесятое царство. Веселый с дорожной хрипотцой смех – что сталось с нашей гордостью – новенькими с иголочки вельветовыми костюмчиками?!
Тридесятое царство. Теплая встреча. Родственные разговоры, ахи, охи, бодрая песня по радио: «Утро, утро начинается с рассвета. Здравствуй, здравствуй необъятная страна…» Алтай – житница. Перебои с хлебом. Утро, утро начинается с предрассветного стояния в живой очереди: «Две буханки в одни руки, следующий… Две буханки в одни руки, следующий…» Хорошо там, где нас нет.
Возвращение в Красноярский край, хлеб есть, корова доится, значит, не пропадем!.. Костюмчики?! А что костюмчики, постираем, выгладим и будут как новые…
Комментариев нет:
Отправить комментарий