— Я болею за Россию, за Хакасию, — именно с этими словами появился в редакции газеты «Хакасия» Николай Новиков.
Николай Иосифович был в свое время управляющим одного из отделений Ташебинского совхоза, директором совхоза “Знамя коммунизма” в Сапогово. Уроженец Смоленской области сейчас живет в Германии, но душой, такое ощущение, находится в России. Так сильно он переживает за страну, которая должна вернуть себе былую мощь.
Абакан шестидесятых
— Я болею за Россию. Только толку пока мало, одна вибрация. Я в душе колхозник, крестьянин, хоть и окончил авиационное училище. Не могу видеть, как поля не пашутся и не сеются… Как люди не хотят работать. Мой знакомый, вот разговаривал, на сеялку не может найти людей.
У Брежнева “Целину” перечитал. Теперь пишу книгу “Разваленная целина”. Хочу изменить ситуацию, но не знаю, на кого выйти… Не достучишься.
— Николай Иосифович, до нас же вы достучались. Так что давайте знакомиться. Вы в Хакасии родились?
— Я родился в деревне Мацилевка Смоленской области. Был пятым ребенком в семье, самым младшим. Отца я своего не видел. Он участвовал в советско-финской войне. В первые дни Великой Отечественной попал в плен. Бежал, вернулся домой. В октябре 1943 года, после освобождения Смоленщины, оказался призван в ряды Красной армии. О моем рождении он уже не узнал — пропал без вести в феврале 1944-го, а я родился в июне.
Жизнь была очень тяжелой. Настолько тяжелой, что я ходил в школу в лаптях. Они слетали с ног — были не по размеру. Сейчас современному ребенку даже трудно себе представить такое. А мы жили. И что радовало, жизнь постепенно налаживалась. Если мои старшие сестры и брат не смогли получить образования, не считая начального (работали в колхозе с 12 лет), то я окончил строительное училище, а затем институт сельского хозяйства. Меня всю жизнь тянуло к земле.
— И тем не менее пошли в строители…
— Пошел. За компанию с одноклассниками. Окончил строительное училище № 19 в городе Рославль Смоленской области. И когда Абакан решили не переносить в связи со строительством Красноярской ГЭС, а строить защитную дамбу, нас, каменщиков, отправили в Хакасию по комсомольской путевке. Но выпустилось-то нас 25 человек, а надо было ехать 15. Накидали в шапку записок со словами “едет”, “не едет”. Так я вытянул свое будущее — поехал на строительство Абакана. Еще десять человек — плотников-бетонщиков — к нам присоединились в Воронеже.
Представитель “Красноярскшахтстроя” всю дорогу рассказывал о красотах Хакасии. С его слов, нас ждали чуть ли не тропики. Тепло, хорошо. А приехали… Степь кругом. Камни, выгоревшая трава. Город — пыльный, грязный. Улицы тогда, сами понимаете, были не асфальтированные. Из более-менее приличных — та, что сейчас названа в честь Ленина. Так на ней уже и гостиница “Абакан” находилась, и аптека, и дом специалистов, и кинотеатр “Победа”… Хороший кинотеатр. Музыка там постоянно играла. Музыканты молодцы. Горком, помню, располагался в двухэтажном здании около дома, где сейчас магазин “1000 мелочей”. Здание было деревянное, как и все бараки того времени. Некоторые из них еще сохранились. Можно представить, как выглядел город.
— А вы Абакан делали кирпичным.
— По мере возможности. Вот как приехали 16 августа 1962 года, так на протяжении двух лет и занимались строительством. Все то, что сейчас находится за “Победой” (13-й квартал), а также областная библиотека, общежитие “Енисей”, в котором мы потом и жили, — наших рук дело. Мы, хоть и нескромно хвастаться, славились на всю округу. Все ж работящие и дело свое знали: по два года на каменщиков отучились. Дом, где сейчас находится пельменная по улице Советской, построили за… 19 дней (!). Рекорд поставили.
— Не спали, не ели (улыбаюсь)?
— Почему? Просто нам повезло с прорабом, бригадиром. Вовремя подвозились кирпич, раствор. Все было организованно, как следует. И никто, заметьте, со стройки ничего не воровал. И к нам ни разу никто не пришел и не попросил кирпича. Вот такая была жизнь!
А когда строили 19-ю школу, запомнился один случай. Раньше ведь парк назывался черногорским садом. За ним еще никаких домов не было. Пустырь. Понятно, что люди боялись там ходить. И вот как-то слышим: кто-то кричит нечеловеческим голосом. Мастерки в руки (у нас они были сделаны из рессоры) — и туда. Прибежали, а злодей у девушки уже сумку отобрал, начал раздевать.
Что запомнилось еще… Абакан был очень грязным. Просто даже на землю наступишь — пыль из-под ног идет. Чтоб не помыться (да обязательно по пояс)… Без этого никак. Плюс ко всему на город регулярно обрушивались пыльные бури. После них в ушах хоть репу сей. Работаешь, и, например, в середине дня со стороны Аскиза становится все черным-черно. Сбегаешь вниз, и первое, что необходимо сделать, — закрепить кран. Тисками прижать к рельсам, иначе его разгонит, ударит об конечную и уронит. А там наверху же человек. Пока он спустится… Представляете, в каких условиях работали? А крановщики в то время были в дефиците. Без трагических исходов, конечно, обходилось, но… ноги ломали.
Пыльные бури повторялись каждое лето, пока в тех местах не начали распахивать поля — делать лесополосы. Вихрям образовываться на засеянной земле довольно сложно… Но к тому времени в районе Сапогово, где находился совхоз “Знамя коммунизма”, из-за природной стихии плодородный слой подвергся ветровой эрозии. А это, между прочим, площадь в полторы тысячи гектаров. Одни камни остались.
Первым делом самолеты,
а сельское хозяйство — потом
— Николай Иосифович, и про Сапогово, и про сельское хозяйство мы еще поговорим, а что этому предшествовало?
— Учеба. Так как мы были люди молодые и хотели учиться, то некоторые пошли в политехникум. Я вот поступил в Омское авиационное училище. Окончил. Попал в Норильск, в аэропорт. Имел допуск на Ан-10, Ан-12, Ли-2, Ил-14, Ми-4… Я уже женился, дочь родилась. Но меня, несмотря на это, как офицера запаса на два года призвали в армию — в Барнаульское высшее летное училище. Из Барнаула перевели в Славгород. За время службы родилась вторая дочь.
Зачем нужно было меня через голову переворачивать и заставлять маршировать? Не знаю… Глупость из глупостей. Был бы я один — еще ладно, а то ведь все тяготы армейских будней приходилось переносить и моей семье. Пока дали жилье в военном городке, три квартиры сменили. Приходилось мне во время службы и в землянке жить. А это же Алтайский край, Кулундинская степь.
Я служил офицером. Кормили, как в ресторане. Подходит официант, заказываешь что душе угодно. В то время летчикам шоколад чуть ли не каждый день выдавали. И одевали… Не стыдно на танцы ходить. Всем обеспечивали. Никакой дедовщины и в помине не было. Дедовщина появляется от безделья. А люди в авиации заняты до предела. Военкоматы специально подбирали ребятишек, которые тянутся к технике, — надо же самолеты обслуживать. Одну неисправность в самолете можно искать сутками.
Я сначала был старшим техником по тренажерам (работал на Ил-28, фронтовом бомбардировщике), а потом меня рекомендовали в эскадрилью. А там надо, чтобы каждый день вылетало по 12 — 14 самолетов. Это очень много. Летали в две смены. Выходной — воскресенье. У меня в подчинении находилось 12 человек. Так я их в выходной день водил в кинотеатр. И даже чем в столовой кормили, проверял.
Кадры страна ковала как надо. И условия были соответствующие. Если что-то ломалось, назавтра необходимую запчасть тут же доставляли.
— Потом вы вернулись в Норильск…
— Нет, не вернулся, хотя была там квартира. Я приехал в Хакасию, пошел в “Хакоблгаз”. Знал, что у них можно довольно быстро получить служебную квартиру. Устроился старшим инженером производственно-технического отдела, затем работал начальником аварийно-диспетчерской службы. Квартиру дали, как положено, и работалось вроде бы прекрасно, но меня тянуло в село.
— Неужели все бросили и уехали?
— Уехал. Уехал в Сапогово управляющим отделением Ташебинского совхоза. Почти шесть лет я в этой должности отработал. У нас было пять тысяч овец, две с половиной тысячи голов крупного рогатого скота, 250 лошадей. И засаживали мы 250 гектаров овощей. А когда стал директором совхоза (он уже не был отделением), мы осваивали площадь в 370 гектаров. Количество лошадей выросло до 370 голов, а крупного рогатого скота — до 4600. Например, вместо 600 коров мы имели уже 1260.
А заработная плата… Я как директор, для сравнения, получал 495 рублей, доярка — 700. Хороший механизатор-комбайнер во время посевной, уборочной мог заработать до 1000 рублей. Но все это закончилось в 1990-х годах. Из-за чего, вы думаете, я бросил любимую работу в 1997 году? Мне было стыдно смотреть людям в глаза. Зарплаты стали мизерные, но я, директор, даже их не мог выплатить своевременно. Это же позор! Позор, когда труд человека не ценится.
— Николай Иосифович, вы торопитесь. Вот вы стали управляющим в…
— …1974 году.
— А пост директора покинули в 1997-м. Руководили предприятием…
— …восемь лет.
— Получается, девять лет вы провели вне Сапогово. Или я не прав?
— Правы. В Сапогово планировали построить Абаканский свинокомплекс с жилым поселком на две тысячи человек. Поселок XXI века, как тогда говорили. По проекту должны были появиться школа на 300 мест, детский садик, дома. Естественно, предусматривались и отопление, и водопровод, и канализация… Но директор свинокомплекса Александр Васильевич Шевцов передумал и затеял стройку в Абакане. Я с такой политикой был не согласен. Сказал: раз так, то ухожу.
— Без работы, уверен, вы не остались.
— В том году меня судьба могла забросить в Абазу начальником горгаза, но первый секретарь Усть-Абаканского района Юрий Николаевич Владимиров не отпустил. Я тогда, помню, уже в сельхозинститут поступил — на инженерное отделение. А так как в “Хакоблгазе” меня сильно уважали, то рекомендовали главным инженером “Минусинскмежрайгаза”. Мы обслуживали юг Красноярского края. Работа шла прекрасно, все получалось.
А в 1985 году мне предложили идти директором Минусинского пивзавода. Я категорично заявил: пиво не люблю, алкоголиков ненавижу. Я не хотел спаивать свой народ. Пиво — это самый коварный напиток, он разлагает человека изнутри. Тогда уже мне сказали: раз так, тогда возвращайся в сельское хозяйство.
Я пошел в райком. Была тогда первым секретарем Надежда Кузьминична Колесниченко. Она мне: нам такие люди нужны. А так как я по образованию еще и техник-электрик, меня назначили директором “Агропромэнерго”. Я уже был связан с крестьянином. Мы в Минусинском районе по шесть подстанций пускали в год. И по 40 километров линий электропередачи строили на селе. Можете себе представить? Электрифицировали кошары, телятники, коровники, дома…
Спасти совхоз
— В 1989 году меня пригласили в Сапогово: предложили на выборах выставить свою кандидатуру в качестве директора совхоза. Это было уже не отделение, а овощемолочный совхоз “Знамя коммунизма”. Действующий директор тогда набрал, условно говоря, 100 голосов, а я — 300. Люди поверили в меня, как я мог не оправдать их ожиданий. Приходил на работу и в субботу, и в воскресенье. У чиновников, занимающих большие посты, не должно быть выходных, я считаю. Если надо убрать урожай, значит, выходи в поле и помогай. Через пять лет меня переизбрали. К тому времени совхоз уже именовался АОЗТ “Сапогово”.
До сих пор помню всех, кто мне помогал. И меня все там помнят и знают. Последний фронтовик остался — Станислав Егорович Сидоренко. Елена Ивановна Борчикова бригадиром была. Член обкома КПСС. Начинала с доярок. Мария Петровна Воробьева тоже бригадиром работала. Народ золотой в Сапогово. Не устаю восхищаться. Если света нет, помню, женщины по трое суток могли руками доить. Придешь в праздник: выпила — спрячется от тебя, потому как ей стыдно на глаза появиться. У нас даже чабаны почти не пили. А в каких условиях работали!
— Вы говорили: в Сапогово все ветрами выдуло…
— Да, Сапогово считалось зоной рискованного земледелия. Земли мало, а скота много — кормов, естественно, не хватало. Солому нам присылали вагонами не только из Ужура и Назарово. Саратовская, Амурская области, Хабаровский край…
А на лето угоняли скот в тайгу за 160 километров. У нас было три гурта. Своим ходом четверо суток шли, и в дороге молоко не теряли. Женщины по очереди доили. Стоянки делали на ночь, сами жили в палатках, машинах.
В тайге у нас было построено жилье. Все полученное молоко с приемного пункта отвозилось на Абаканский молочный завод.
— Вы вернулись не в самые простые для страны времена. Прошли каких-то два года, и рухнула огромная страна. Я уж не говорю про сельское хозяйство.
— Да, все рухнуло в одночасье. Не смогли ни сохранить, ни поддержать все хорошее, что имели. Решили: совхоз — это плохо, накормит страну фермер. Смешно слушать. Страну накормят птицефабрики, свинокомплексы…
Приведу вам пример из той жизни. До развала Советского Союза молоко принимали по 37 копеек за литр. Солярка летняя стоила пять копеек, зимняя — восемь. Сколько я мог купить за литр молока солярки? Семь литров. А потом? Надо было три литра молока надоить, чтобы купить литр солярки. И трактор КА-700 раньше мог пробрести, сдав 15 бычков, а не 250, как потом.
Что говорить про деньги… У нас на счету в банке обесценилось 400 тысяч рублей. Точно так же обесценился и наш труд. Конечно, старались выжить. Чтобы каким-то образом обрабатывать 400 гектаров овощей, я два года подряд привозил китайцев из Забайкалья. На законном основании (не так, как сейчас многие делают), через миграционную службу. Специально ездил в Москву — за разрешением привлечь иностранную рабочую силу. Спасти хотел совхоз.
Только привез китайцев, ко мне приехали ребята. 20 процентов, говорят, плати. А я к ним вышел в рваном трико: “Вы что, где я их возьму?” Второй раз пожаловали. Жена увидела: “Твои приехали”. Привезли человека под два метра ростом. Так я после того случая ружье приобрел, охотничий билет оформил. Письмо Владиславу Торосову написал: какие-то люди приезжали, требовали 20 процентов. Это же международный скандал. Владислав Михайлович мне тогда помог. Подключил правоохранительные органы.
Кстати, мы ведь еще сотрудничали с исправительными колониями. Заключали договоры с 33-й колонией, 35-й… Поставляли им мясо. Овощи они забирали. Заключенные нам очень много помогали с уборкой урожая. Но потом я понял, что это… все. Поставил в известность главу Усть-Абаканского района Николая Платоновича Лузанова, министра сельского хозяйства республики Геннадия Михайловича Чанкина. Собрал правление: все, друзья мои, я больше так не могу, устал, не знаю, что делать дальше. “В Америке даже президент восемь лет правит”. Если, говорю, украл, подавайте в суд, а если нет — все, до свидания. Не мог я больше смотреть на слезы крестьян.
Уехал в Минусинск. Опять работал директором “Минусинскагропромэнерго”. На пенсию ушел в 2004 году, как и полагается, в 60 лет. Дольше работать я не хотел. Считал, что человек до пенсии должен найти себе другое занятие. Для меня таким хобби стали пчелы. Уже восемь лет я ими занимаюсь в Германии.
Как там в Германии?
— Вы уехали в 2004 году. Не жалеете?
— А что жалеть. Что сделано, то сделано. Главное, что до отъезда мне вернули мое честное имя.
— Это как?
— В 1994 году мы заключили договор с предпринимателем из Норильска. Предоставляем ему капусту, а он после реализации с нами расплачивается. Загрузили на баржу, отправили… Проходит время — денег нет. Люди думают обо мне не весть что. Наверняка сговорились, деньги себе в карман положили. А сумма-то приличная — 675 тысяч рублей. Поехал в Норильск, встретился с этим предпринимателем. Тот: “Все будет”. Подождал — ничего.
И куда я только не долбился после этого. Даже Ельцину писал. В 2004 году мне удалось встретиться с губернатором Красноярского края Александром Хлопониным. Отдал ему решение арбитражного суда (“Нам присудили, а толку нет”). И через 10 лет, можете себе представить, этот человек вернул мне честное имя — деньги пришли в Сапогово.
— Так и хочется назвать вас героем того времени.
— Какие мы герои. Мы — труженики. Жизнь была такая. По-другому было нельзя. Главное, чтобы земля возделывалась. Земля — это ценность. За нее умирали люди. Она не должна пустовать. Все должно быть направлено на созидание, а не на уничтожение. Включишь телевизор — сплошная кровь… Я болею за Россию, понимаете.
Хакасии пора уже взяться за ум. И хотя бы начать разводить лошадей.
— Николай Иосифович, все далеко не так, как вы думаете. И лошадьми, и овцеводством стали заниматься, причем довольно основательно.
— Было 1 миллион 370 тысяч овец одно время, а сейчас и 300 тысяч не наберется.
— Пока, может, и не наберется, но четыре года назад было всего 30 тысяч. Не все сразу. Главное, что республиканская власть продолжает вкладывать немалые средства в сельское хозяйство. Уже сейчас финансовые вливания приносят свои плоды: благодаря поддержке, к примеру, крестьянско-фермерских хозяйств люди в селах стали с оптимизмом смотреть в будущее. А сколько строится школ, домов культуры, ФАПов…
— Очень на это надеюсь, потому что пока страна не возьмется за село, сельское хозяйство, ничего не сдвинется. Я посмотрел, как фермеры работают в Германии. Нам такое и не снилось в свое время. Пашут плугами из нержавейки. Трактор не делает холостых пробегов, хоть пашет в свал или развал. Он проходит, плуг переворачивает и этой же линией идет назад. Пустого прохода нет. А у нас если начал с середины, то холостого ходу все больше и больше. Если с концов, то тоже трактор проходит впустую.
Рапса много сеют. Из рапсового масла же делают дизельное биотопливо. Его потом перемешивают с соляркой. И комбайны у них там — как два наших КамАЗа. А обслуживает один человек. И свекла по транспортеру в бункер поступает уже чистенькая. Будто бы люди впереди стоят и очищают. За день комбайн все убрал и на другое поле пошел.
— Поверьте на слово, в Хакасии появилась техника ничем не хуже. Вы лучше расскажите, как вам Германия…
— Прекрасная страна. Немцы очень законопослушные граждане. Трудолюбивые, пунктуальные, бережливые. С нашим разгильдяйством, ясно, там делать нечего. Он пива ящик купил и месяц пьет. А выпив, жену по квартире не гоняет. И этим самым пивом, сигаретами на каждом шагу не торгуют. Мы три места жительства сменили за восемь лет — знаю, о чем говорю. Магазины в субботу работают до 14 часов, а в воскресенье — выходной. По церковным праздникам никто свой народ не спаивает: все рестораны, грильни закрыты.
Я пусть и не выучил немецкого, но общий язык с ними нашел. Полное взаимопонимание. Вот сколько держу пчел, на меня никто ни разу не пожаловался (стучит по дереву). Заборов нет. Дорожка… И сосед по ней ходит, и я. Но если люди вышли попить кофе, я к пчелам не полезу. Вот так там надо жить. В Германии все регламентировано, шаг в сторону — частная собственность.
— Подождите, а у вас немецкие корни?
— У меня жена чистокровная немка — Мария Ивановна Гаммершмидт. Мы-то не хотели уезжать, а вот дочери… Было обидно и стыдно за себя, за Россию. Я ведь в 1978 году вместе с женой побывал в ГДР — наградили за отличную работу туристической путевкой. Как там живут, работают — видел. И как мы жили, работали — сравнить мог.
И мы уехали. Я, жена, две дочери (они педагоги), внучка 17 лет, два внука восьмилетних. Один из них бронзовым призером на чемпионате Европы по спортивной акробатике стал. Николай Девятайкин. Не слышали? У него в общей сложности около 80 различных наград. Он уже бросил заниматься. Выступал в паре с немецким спортсменом. Один внизу, другой вверху. Летал, как шарик.
— Вот, значит, как вы “буржуинам” помогали — увезли за бугор лучшие кадры страны (улыбаюсь).
— Россия сама виновата: лишила работы свой народ.
Мы жили сначала около Берлина, а сейчас между Лейпцигом и Дрезденом. Когда приехали, детей поселили в шестиэтажке. А так как я — инвалид, мне выше второго этажа жить не положено. Мы заехали в двухэтажный дом 1930-х годов постройки. Полы деревянные — скрипят. Из удобств — душ, туалет. Кухонка небольшая. Две комнаты.
Так к нам в первый же день женщины снизу пришли. Шторки принесли, повесили. Они сами с 1930-х годов рождения. Военное пекло хватанули с лихвой. Мы с ними подружились. Мне и пчел разрешили. Как ты с ними будешь жить, так и они с тобой.
Всегда, сколько помню, приглашали в гости на дни рождения. Что меня первое время удивляло, отношение к спиртному. Тебя сначала накормят, а только потом вывезут тележку с водкой, вином… Выбирай что душе угодно. Вот какие люди!
— А что вас еще удивило?
— У них и 50 соток земли не пустует. А микрорайоны располагаются как: дома идут, потом дачи. Опять дома, опять дачи. Вроде город и в то же время зеленая зона. Но если не занимаешься дачей, то у тебя ее заберут.
— Вас к такой категории людей не отнесешь. Смотреть телевизор, лежа на диване, вы не привыкли…
— Я все время нахожусь в саду — в гартен, как они говорят. Хотя можно от телеящика не отходить. У нас “тарелка”: смотри хоть российские, хоть зарубежные каналы. Это не проблема. Проблема в другом — в России. Она должна стать мощной державой, а правители должны думать о своем народе. Вот за что я болею.
— Николай Иосифович, хорошо, что вы пришли. Приезжайте в Россию почаще. Приятно, что еще остались такие неравнодушные люди. Есть на кого равняться молодежи.
Беседовал
Александр ДУБРОВИН.
Николай Иосифович был в свое время управляющим одного из отделений Ташебинского совхоза, директором совхоза “Знамя коммунизма” в Сапогово. Уроженец Смоленской области сейчас живет в Германии, но душой, такое ощущение, находится в России. Так сильно он переживает за страну, которая должна вернуть себе былую мощь.
Абакан шестидесятых
— Я болею за Россию. Только толку пока мало, одна вибрация. Я в душе колхозник, крестьянин, хоть и окончил авиационное училище. Не могу видеть, как поля не пашутся и не сеются… Как люди не хотят работать. Мой знакомый, вот разговаривал, на сеялку не может найти людей.
У Брежнева “Целину” перечитал. Теперь пишу книгу “Разваленная целина”. Хочу изменить ситуацию, но не знаю, на кого выйти… Не достучишься.
— Николай Иосифович, до нас же вы достучались. Так что давайте знакомиться. Вы в Хакасии родились?
— Я родился в деревне Мацилевка Смоленской области. Был пятым ребенком в семье, самым младшим. Отца я своего не видел. Он участвовал в советско-финской войне. В первые дни Великой Отечественной попал в плен. Бежал, вернулся домой. В октябре 1943 года, после освобождения Смоленщины, оказался призван в ряды Красной армии. О моем рождении он уже не узнал — пропал без вести в феврале 1944-го, а я родился в июне.
Жизнь была очень тяжелой. Настолько тяжелой, что я ходил в школу в лаптях. Они слетали с ног — были не по размеру. Сейчас современному ребенку даже трудно себе представить такое. А мы жили. И что радовало, жизнь постепенно налаживалась. Если мои старшие сестры и брат не смогли получить образования, не считая начального (работали в колхозе с 12 лет), то я окончил строительное училище, а затем институт сельского хозяйства. Меня всю жизнь тянуло к земле.
— И тем не менее пошли в строители…
— Пошел. За компанию с одноклассниками. Окончил строительное училище № 19 в городе Рославль Смоленской области. И когда Абакан решили не переносить в связи со строительством Красноярской ГЭС, а строить защитную дамбу, нас, каменщиков, отправили в Хакасию по комсомольской путевке. Но выпустилось-то нас 25 человек, а надо было ехать 15. Накидали в шапку записок со словами “едет”, “не едет”. Так я вытянул свое будущее — поехал на строительство Абакана. Еще десять человек — плотников-бетонщиков — к нам присоединились в Воронеже.
Представитель “Красноярскшахтстроя” всю дорогу рассказывал о красотах Хакасии. С его слов, нас ждали чуть ли не тропики. Тепло, хорошо. А приехали… Степь кругом. Камни, выгоревшая трава. Город — пыльный, грязный. Улицы тогда, сами понимаете, были не асфальтированные. Из более-менее приличных — та, что сейчас названа в честь Ленина. Так на ней уже и гостиница “Абакан” находилась, и аптека, и дом специалистов, и кинотеатр “Победа”… Хороший кинотеатр. Музыка там постоянно играла. Музыканты молодцы. Горком, помню, располагался в двухэтажном здании около дома, где сейчас магазин “1000 мелочей”. Здание было деревянное, как и все бараки того времени. Некоторые из них еще сохранились. Можно представить, как выглядел город.
— А вы Абакан делали кирпичным.
— По мере возможности. Вот как приехали 16 августа 1962 года, так на протяжении двух лет и занимались строительством. Все то, что сейчас находится за “Победой” (13-й квартал), а также областная библиотека, общежитие “Енисей”, в котором мы потом и жили, — наших рук дело. Мы, хоть и нескромно хвастаться, славились на всю округу. Все ж работящие и дело свое знали: по два года на каменщиков отучились. Дом, где сейчас находится пельменная по улице Советской, построили за… 19 дней (!). Рекорд поставили.
— Не спали, не ели (улыбаюсь)?
— Почему? Просто нам повезло с прорабом, бригадиром. Вовремя подвозились кирпич, раствор. Все было организованно, как следует. И никто, заметьте, со стройки ничего не воровал. И к нам ни разу никто не пришел и не попросил кирпича. Вот такая была жизнь!
А когда строили 19-ю школу, запомнился один случай. Раньше ведь парк назывался черногорским садом. За ним еще никаких домов не было. Пустырь. Понятно, что люди боялись там ходить. И вот как-то слышим: кто-то кричит нечеловеческим голосом. Мастерки в руки (у нас они были сделаны из рессоры) — и туда. Прибежали, а злодей у девушки уже сумку отобрал, начал раздевать.
Что запомнилось еще… Абакан был очень грязным. Просто даже на землю наступишь — пыль из-под ног идет. Чтоб не помыться (да обязательно по пояс)… Без этого никак. Плюс ко всему на город регулярно обрушивались пыльные бури. После них в ушах хоть репу сей. Работаешь, и, например, в середине дня со стороны Аскиза становится все черным-черно. Сбегаешь вниз, и первое, что необходимо сделать, — закрепить кран. Тисками прижать к рельсам, иначе его разгонит, ударит об конечную и уронит. А там наверху же человек. Пока он спустится… Представляете, в каких условиях работали? А крановщики в то время были в дефиците. Без трагических исходов, конечно, обходилось, но… ноги ломали.
Пыльные бури повторялись каждое лето, пока в тех местах не начали распахивать поля — делать лесополосы. Вихрям образовываться на засеянной земле довольно сложно… Но к тому времени в районе Сапогово, где находился совхоз “Знамя коммунизма”, из-за природной стихии плодородный слой подвергся ветровой эрозии. А это, между прочим, площадь в полторы тысячи гектаров. Одни камни остались.
Первым делом самолеты,
а сельское хозяйство — потом
— Николай Иосифович, и про Сапогово, и про сельское хозяйство мы еще поговорим, а что этому предшествовало?
— Учеба. Так как мы были люди молодые и хотели учиться, то некоторые пошли в политехникум. Я вот поступил в Омское авиационное училище. Окончил. Попал в Норильск, в аэропорт. Имел допуск на Ан-10, Ан-12, Ли-2, Ил-14, Ми-4… Я уже женился, дочь родилась. Но меня, несмотря на это, как офицера запаса на два года призвали в армию — в Барнаульское высшее летное училище. Из Барнаула перевели в Славгород. За время службы родилась вторая дочь.
Зачем нужно было меня через голову переворачивать и заставлять маршировать? Не знаю… Глупость из глупостей. Был бы я один — еще ладно, а то ведь все тяготы армейских будней приходилось переносить и моей семье. Пока дали жилье в военном городке, три квартиры сменили. Приходилось мне во время службы и в землянке жить. А это же Алтайский край, Кулундинская степь.
Я служил офицером. Кормили, как в ресторане. Подходит официант, заказываешь что душе угодно. В то время летчикам шоколад чуть ли не каждый день выдавали. И одевали… Не стыдно на танцы ходить. Всем обеспечивали. Никакой дедовщины и в помине не было. Дедовщина появляется от безделья. А люди в авиации заняты до предела. Военкоматы специально подбирали ребятишек, которые тянутся к технике, — надо же самолеты обслуживать. Одну неисправность в самолете можно искать сутками.
Я сначала был старшим техником по тренажерам (работал на Ил-28, фронтовом бомбардировщике), а потом меня рекомендовали в эскадрилью. А там надо, чтобы каждый день вылетало по 12 — 14 самолетов. Это очень много. Летали в две смены. Выходной — воскресенье. У меня в подчинении находилось 12 человек. Так я их в выходной день водил в кинотеатр. И даже чем в столовой кормили, проверял.
Кадры страна ковала как надо. И условия были соответствующие. Если что-то ломалось, назавтра необходимую запчасть тут же доставляли.
— Потом вы вернулись в Норильск…
— Нет, не вернулся, хотя была там квартира. Я приехал в Хакасию, пошел в “Хакоблгаз”. Знал, что у них можно довольно быстро получить служебную квартиру. Устроился старшим инженером производственно-технического отдела, затем работал начальником аварийно-диспетчерской службы. Квартиру дали, как положено, и работалось вроде бы прекрасно, но меня тянуло в село.
— Неужели все бросили и уехали?
— Уехал. Уехал в Сапогово управляющим отделением Ташебинского совхоза. Почти шесть лет я в этой должности отработал. У нас было пять тысяч овец, две с половиной тысячи голов крупного рогатого скота, 250 лошадей. И засаживали мы 250 гектаров овощей. А когда стал директором совхоза (он уже не был отделением), мы осваивали площадь в 370 гектаров. Количество лошадей выросло до 370 голов, а крупного рогатого скота — до 4600. Например, вместо 600 коров мы имели уже 1260.
А заработная плата… Я как директор, для сравнения, получал 495 рублей, доярка — 700. Хороший механизатор-комбайнер во время посевной, уборочной мог заработать до 1000 рублей. Но все это закончилось в 1990-х годах. Из-за чего, вы думаете, я бросил любимую работу в 1997 году? Мне было стыдно смотреть людям в глаза. Зарплаты стали мизерные, но я, директор, даже их не мог выплатить своевременно. Это же позор! Позор, когда труд человека не ценится.
— Николай Иосифович, вы торопитесь. Вот вы стали управляющим в…
— …1974 году.
— А пост директора покинули в 1997-м. Руководили предприятием…
— …восемь лет.
— Получается, девять лет вы провели вне Сапогово. Или я не прав?
— Правы. В Сапогово планировали построить Абаканский свинокомплекс с жилым поселком на две тысячи человек. Поселок XXI века, как тогда говорили. По проекту должны были появиться школа на 300 мест, детский садик, дома. Естественно, предусматривались и отопление, и водопровод, и канализация… Но директор свинокомплекса Александр Васильевич Шевцов передумал и затеял стройку в Абакане. Я с такой политикой был не согласен. Сказал: раз так, то ухожу.
— Без работы, уверен, вы не остались.
— В том году меня судьба могла забросить в Абазу начальником горгаза, но первый секретарь Усть-Абаканского района Юрий Николаевич Владимиров не отпустил. Я тогда, помню, уже в сельхозинститут поступил — на инженерное отделение. А так как в “Хакоблгазе” меня сильно уважали, то рекомендовали главным инженером “Минусинскмежрайгаза”. Мы обслуживали юг Красноярского края. Работа шла прекрасно, все получалось.
А в 1985 году мне предложили идти директором Минусинского пивзавода. Я категорично заявил: пиво не люблю, алкоголиков ненавижу. Я не хотел спаивать свой народ. Пиво — это самый коварный напиток, он разлагает человека изнутри. Тогда уже мне сказали: раз так, тогда возвращайся в сельское хозяйство.
Я пошел в райком. Была тогда первым секретарем Надежда Кузьминична Колесниченко. Она мне: нам такие люди нужны. А так как я по образованию еще и техник-электрик, меня назначили директором “Агропромэнерго”. Я уже был связан с крестьянином. Мы в Минусинском районе по шесть подстанций пускали в год. И по 40 километров линий электропередачи строили на селе. Можете себе представить? Электрифицировали кошары, телятники, коровники, дома…
Спасти совхоз
— В 1989 году меня пригласили в Сапогово: предложили на выборах выставить свою кандидатуру в качестве директора совхоза. Это было уже не отделение, а овощемолочный совхоз “Знамя коммунизма”. Действующий директор тогда набрал, условно говоря, 100 голосов, а я — 300. Люди поверили в меня, как я мог не оправдать их ожиданий. Приходил на работу и в субботу, и в воскресенье. У чиновников, занимающих большие посты, не должно быть выходных, я считаю. Если надо убрать урожай, значит, выходи в поле и помогай. Через пять лет меня переизбрали. К тому времени совхоз уже именовался АОЗТ “Сапогово”.
До сих пор помню всех, кто мне помогал. И меня все там помнят и знают. Последний фронтовик остался — Станислав Егорович Сидоренко. Елена Ивановна Борчикова бригадиром была. Член обкома КПСС. Начинала с доярок. Мария Петровна Воробьева тоже бригадиром работала. Народ золотой в Сапогово. Не устаю восхищаться. Если света нет, помню, женщины по трое суток могли руками доить. Придешь в праздник: выпила — спрячется от тебя, потому как ей стыдно на глаза появиться. У нас даже чабаны почти не пили. А в каких условиях работали!
— Вы говорили: в Сапогово все ветрами выдуло…
— Да, Сапогово считалось зоной рискованного земледелия. Земли мало, а скота много — кормов, естественно, не хватало. Солому нам присылали вагонами не только из Ужура и Назарово. Саратовская, Амурская области, Хабаровский край…
А на лето угоняли скот в тайгу за 160 километров. У нас было три гурта. Своим ходом четверо суток шли, и в дороге молоко не теряли. Женщины по очереди доили. Стоянки делали на ночь, сами жили в палатках, машинах.
В тайге у нас было построено жилье. Все полученное молоко с приемного пункта отвозилось на Абаканский молочный завод.
— Вы вернулись не в самые простые для страны времена. Прошли каких-то два года, и рухнула огромная страна. Я уж не говорю про сельское хозяйство.
— Да, все рухнуло в одночасье. Не смогли ни сохранить, ни поддержать все хорошее, что имели. Решили: совхоз — это плохо, накормит страну фермер. Смешно слушать. Страну накормят птицефабрики, свинокомплексы…
Приведу вам пример из той жизни. До развала Советского Союза молоко принимали по 37 копеек за литр. Солярка летняя стоила пять копеек, зимняя — восемь. Сколько я мог купить за литр молока солярки? Семь литров. А потом? Надо было три литра молока надоить, чтобы купить литр солярки. И трактор КА-700 раньше мог пробрести, сдав 15 бычков, а не 250, как потом.
Что говорить про деньги… У нас на счету в банке обесценилось 400 тысяч рублей. Точно так же обесценился и наш труд. Конечно, старались выжить. Чтобы каким-то образом обрабатывать 400 гектаров овощей, я два года подряд привозил китайцев из Забайкалья. На законном основании (не так, как сейчас многие делают), через миграционную службу. Специально ездил в Москву — за разрешением привлечь иностранную рабочую силу. Спасти хотел совхоз.
Только привез китайцев, ко мне приехали ребята. 20 процентов, говорят, плати. А я к ним вышел в рваном трико: “Вы что, где я их возьму?” Второй раз пожаловали. Жена увидела: “Твои приехали”. Привезли человека под два метра ростом. Так я после того случая ружье приобрел, охотничий билет оформил. Письмо Владиславу Торосову написал: какие-то люди приезжали, требовали 20 процентов. Это же международный скандал. Владислав Михайлович мне тогда помог. Подключил правоохранительные органы.
Кстати, мы ведь еще сотрудничали с исправительными колониями. Заключали договоры с 33-й колонией, 35-й… Поставляли им мясо. Овощи они забирали. Заключенные нам очень много помогали с уборкой урожая. Но потом я понял, что это… все. Поставил в известность главу Усть-Абаканского района Николая Платоновича Лузанова, министра сельского хозяйства республики Геннадия Михайловича Чанкина. Собрал правление: все, друзья мои, я больше так не могу, устал, не знаю, что делать дальше. “В Америке даже президент восемь лет правит”. Если, говорю, украл, подавайте в суд, а если нет — все, до свидания. Не мог я больше смотреть на слезы крестьян.
Уехал в Минусинск. Опять работал директором “Минусинскагропромэнерго”. На пенсию ушел в 2004 году, как и полагается, в 60 лет. Дольше работать я не хотел. Считал, что человек до пенсии должен найти себе другое занятие. Для меня таким хобби стали пчелы. Уже восемь лет я ими занимаюсь в Германии.
Как там в Германии?
— Вы уехали в 2004 году. Не жалеете?
— А что жалеть. Что сделано, то сделано. Главное, что до отъезда мне вернули мое честное имя.
— Это как?
— В 1994 году мы заключили договор с предпринимателем из Норильска. Предоставляем ему капусту, а он после реализации с нами расплачивается. Загрузили на баржу, отправили… Проходит время — денег нет. Люди думают обо мне не весть что. Наверняка сговорились, деньги себе в карман положили. А сумма-то приличная — 675 тысяч рублей. Поехал в Норильск, встретился с этим предпринимателем. Тот: “Все будет”. Подождал — ничего.
И куда я только не долбился после этого. Даже Ельцину писал. В 2004 году мне удалось встретиться с губернатором Красноярского края Александром Хлопониным. Отдал ему решение арбитражного суда (“Нам присудили, а толку нет”). И через 10 лет, можете себе представить, этот человек вернул мне честное имя — деньги пришли в Сапогово.
— Так и хочется назвать вас героем того времени.
— Какие мы герои. Мы — труженики. Жизнь была такая. По-другому было нельзя. Главное, чтобы земля возделывалась. Земля — это ценность. За нее умирали люди. Она не должна пустовать. Все должно быть направлено на созидание, а не на уничтожение. Включишь телевизор — сплошная кровь… Я болею за Россию, понимаете.
Хакасии пора уже взяться за ум. И хотя бы начать разводить лошадей.
— Николай Иосифович, все далеко не так, как вы думаете. И лошадьми, и овцеводством стали заниматься, причем довольно основательно.
— Было 1 миллион 370 тысяч овец одно время, а сейчас и 300 тысяч не наберется.
— Пока, может, и не наберется, но четыре года назад было всего 30 тысяч. Не все сразу. Главное, что республиканская власть продолжает вкладывать немалые средства в сельское хозяйство. Уже сейчас финансовые вливания приносят свои плоды: благодаря поддержке, к примеру, крестьянско-фермерских хозяйств люди в селах стали с оптимизмом смотреть в будущее. А сколько строится школ, домов культуры, ФАПов…
— Очень на это надеюсь, потому что пока страна не возьмется за село, сельское хозяйство, ничего не сдвинется. Я посмотрел, как фермеры работают в Германии. Нам такое и не снилось в свое время. Пашут плугами из нержавейки. Трактор не делает холостых пробегов, хоть пашет в свал или развал. Он проходит, плуг переворачивает и этой же линией идет назад. Пустого прохода нет. А у нас если начал с середины, то холостого ходу все больше и больше. Если с концов, то тоже трактор проходит впустую.
Рапса много сеют. Из рапсового масла же делают дизельное биотопливо. Его потом перемешивают с соляркой. И комбайны у них там — как два наших КамАЗа. А обслуживает один человек. И свекла по транспортеру в бункер поступает уже чистенькая. Будто бы люди впереди стоят и очищают. За день комбайн все убрал и на другое поле пошел.
— Поверьте на слово, в Хакасии появилась техника ничем не хуже. Вы лучше расскажите, как вам Германия…
— Прекрасная страна. Немцы очень законопослушные граждане. Трудолюбивые, пунктуальные, бережливые. С нашим разгильдяйством, ясно, там делать нечего. Он пива ящик купил и месяц пьет. А выпив, жену по квартире не гоняет. И этим самым пивом, сигаретами на каждом шагу не торгуют. Мы три места жительства сменили за восемь лет — знаю, о чем говорю. Магазины в субботу работают до 14 часов, а в воскресенье — выходной. По церковным праздникам никто свой народ не спаивает: все рестораны, грильни закрыты.
Я пусть и не выучил немецкого, но общий язык с ними нашел. Полное взаимопонимание. Вот сколько держу пчел, на меня никто ни разу не пожаловался (стучит по дереву). Заборов нет. Дорожка… И сосед по ней ходит, и я. Но если люди вышли попить кофе, я к пчелам не полезу. Вот так там надо жить. В Германии все регламентировано, шаг в сторону — частная собственность.
— Подождите, а у вас немецкие корни?
— У меня жена чистокровная немка — Мария Ивановна Гаммершмидт. Мы-то не хотели уезжать, а вот дочери… Было обидно и стыдно за себя, за Россию. Я ведь в 1978 году вместе с женой побывал в ГДР — наградили за отличную работу туристической путевкой. Как там живут, работают — видел. И как мы жили, работали — сравнить мог.
И мы уехали. Я, жена, две дочери (они педагоги), внучка 17 лет, два внука восьмилетних. Один из них бронзовым призером на чемпионате Европы по спортивной акробатике стал. Николай Девятайкин. Не слышали? У него в общей сложности около 80 различных наград. Он уже бросил заниматься. Выступал в паре с немецким спортсменом. Один внизу, другой вверху. Летал, как шарик.
— Вот, значит, как вы “буржуинам” помогали — увезли за бугор лучшие кадры страны (улыбаюсь).
— Россия сама виновата: лишила работы свой народ.
Мы жили сначала около Берлина, а сейчас между Лейпцигом и Дрезденом. Когда приехали, детей поселили в шестиэтажке. А так как я — инвалид, мне выше второго этажа жить не положено. Мы заехали в двухэтажный дом 1930-х годов постройки. Полы деревянные — скрипят. Из удобств — душ, туалет. Кухонка небольшая. Две комнаты.
Так к нам в первый же день женщины снизу пришли. Шторки принесли, повесили. Они сами с 1930-х годов рождения. Военное пекло хватанули с лихвой. Мы с ними подружились. Мне и пчел разрешили. Как ты с ними будешь жить, так и они с тобой.
Всегда, сколько помню, приглашали в гости на дни рождения. Что меня первое время удивляло, отношение к спиртному. Тебя сначала накормят, а только потом вывезут тележку с водкой, вином… Выбирай что душе угодно. Вот какие люди!
— А что вас еще удивило?
— У них и 50 соток земли не пустует. А микрорайоны располагаются как: дома идут, потом дачи. Опять дома, опять дачи. Вроде город и в то же время зеленая зона. Но если не занимаешься дачей, то у тебя ее заберут.
— Вас к такой категории людей не отнесешь. Смотреть телевизор, лежа на диване, вы не привыкли…
— Я все время нахожусь в саду — в гартен, как они говорят. Хотя можно от телеящика не отходить. У нас “тарелка”: смотри хоть российские, хоть зарубежные каналы. Это не проблема. Проблема в другом — в России. Она должна стать мощной державой, а правители должны думать о своем народе. Вот за что я болею.
— Николай Иосифович, хорошо, что вы пришли. Приезжайте в Россию почаще. Приятно, что еще остались такие неравнодушные люди. Есть на кого равняться молодежи.
Беседовал
Александр ДУБРОВИН.
Комментариев нет:
Отправить комментарий