Выбор профессии у каждого человека в жизни определяется по-разному. У многих этот выбор зависит от семейных традиций, у некоторых объясняется детской страстью, а у большинства является просто случайностью.
В школьные годы у меня была одна всепожирающая страсть — любовь к чтению. Читала я везде и в любое неподходящее время. Например, ночью, когда меня загоняли спать , под одеялом с фонариком, или в туалете. Но больше всего я читала в школе под партой. В мое школьное время парты были огромные и тяжелые, из толстого дерева. Нижняя часть столешницы откидывалась, чтобы в ящик можно было положить портфель. Зазор между откидной крышкой и столешницей был довольно широким. Книга подкладывалась под крышку так, чтобы просвет приходился на нужную строку. Прочитав строку, сдвигаешь книгу на следующую. Как вспоминает моя школьная подруга Алла, время от времени в классе раздавался крик учителя: « Кашук, ты опять не присутствуешь на уроке!» И книга немедленно конфисковывалась. А в дневнике на полях появлялось строгое замечание: « Опять читала постороннюю книгу на уроке». К концу недели все поля на двух страницах были исписаны. Маму вызывали в школу и вручали библиотеку из нескольких книг. На следующей недели все начиналось сначала. Училась я легко, но отличницей никогда не была из-за своей неусидчивости. По окончании школы, когда нам выдали характеристики для поступления в институт, в моей так и было зафиксировано: « Могла бы быть отличницей, если бы была более усидчива». Мама отлично понимала, что при живости моего характера я никогда отличницей не стану. Поэтому , если я обращалась к ней с какой-то неосуществимой просьбой, она неизменно отвечала : « Закончи четверть на отлично по всем предметам, тогда получишь». Как сейчас помню, такой эпизод: мы с мамой зимой стоим на трамвайной остановке. И я в очередной раз прошу ее родить мне братика или сестричку. Как-то скучновато мне было в семье без братьев и сестер. А мама , конечно, говорит:« Закончи четверть на отлично по всем предметам, тогда посмотрим». Я понимаю, что не видать мне ни братика, ни сестренку, как своих собственных ушей. Глазами, наполненными слезами, я слежу за черной вороной, которая прыгает рядом по белому снегу. И вдруг — о, чудо — замечаю, что у черной вороны нет ни одного черного перышка. Все перышки разноцветные: темно коричневые, темно зеленые, темно синие и т. д.
Так вот и прочитала я всю школу книги. А когда ее окончила, как-то совсем не представляла, куда поступать. Единственно, что было понятно, что направление должно быть гуманитарным , а не техническим. Мама попробовала сунуть меня в Плехановский институт. К счастью я не добрала баллов, и благополучно отчалила с дедушкой в Коктебель. А вернувшись, я решила, что пока буду определяться со своей будущей профессией, надо набрать трудовой стаж . И, конечно, пошла работать не куда-нибудь , а в Ленинскую библиотеку. И вот тут-то наступил полный кайф. Меня взяли на работы в хранение периодики. Задача заключалась в том, чтобы к определенному сроку найти на стеллажах и отправит в читальные залы заказанные журналы. Работа была незамысловатая, но требовала хорошей памяти и быстроты ног. Если сотрудник подбирал нужные журналы за короткий срок, то он забросив их на люльки постоянно двигающегося контейнера, получал некоторую передышку до следующей партии требований. Вот тут-то и наступал кайф. Можно было, конечно, попить чайку или поболтать, а можно было и почитать. И почитать то, что ни в какой другой ситуации я бы в Ленинке не получила. Дело в том, что через все отделы проходилконвейер, на тележки которого клались книги . Таким образом,через наш отдел проходили книги , которые выдавались только по спецразрешениям. Книгу, которая тебя заинтересовала, можно было выхватить на очень короткий срок и быстренько хотя бы пролистать, спрятавшись между стеллажами. Таким образом, я познакомилась с поэзией Серебряного века, теософией Блаватской, русской религиозной литературой начала ХХ века и многим другим. Кроме того, в моем журнальном зале на стеллажах стояло много иностранных журналов по искусству, которые я с упоением в свободное время рассматривала. Про искусство в это время я знала очень мало. В Третьяковке со школой была только пару раз. А уж про музей им. Пушкина , кажется, и вообще не слышала. Во всяком случае в моей голове он просто не ночевал.
И вот , как раз в Ленинской библиотеке случайно, а может это было предопределено, я познакомилась с одной девушкой по имени Гуля.Она рассказала мне, что при Пушкинском музее существует Клуб юных искусствоведов, куда она ходит заниматься и пригласила посетить его. Как сейчас помню, был апрель месяц, когда я перешагнула порог Пушкинского музея. Занятия у нас вел любимец музея Игорь Голомшток. Мы бродили по залам , рассматривали картины и скульптуры, учились искусствоведческому анализу. А на майские праздники всей группой поехали во Владимир смотреть древнерусскую архитектуру. Владимирский, Дмитровский соборы, Покрова на Нерли, - все это потрясло мое воображение. Вернувшись из поездки , я твердо решила поступать на искусствоведческое отделение Московского университета.
Часть 2.
Решить то я решила, что буду поступать в МГУ на искусствоведческий, но вот твердой почвы под ногами для реализации этого решения, я не чувствовала. Одни зыбучие пески. Прежде всего надо отметить, что страница изобразительного искусства в моем сознании была чиста, как первый снег. Ну, может быть, немножко запачкана русскими передвижниками.
Конкурентов у меня было море, и почти все с детства ходили в Пушкинский музей постоянно. Моя семья была весьма далека от искусства, соответственно и блата никакого не намечалось. Но мой драгоценный дедушка так любил свою внучку, что всегда поддерживал ее начинания. Он разрешил мне уйти с работы, и на год взял на полное обеспечение. Таким образом, я перекочевала из отдела хранения Ленинской библиотеки в общий читальный зал этой же библиотеки, куда четко приходила читать книги по искусству, как на работу , с 10 утра до 7 вечера. Осенью я поступила на подготовительные курсы при университете, и началась чудесная " искусствоведческая" жизнь, которая расстянулась на 6 лет. Нашим подготовительным курсам очень повезло. Преподавал у нас Алексей Ильич Комеч, ставший впоследствии директором Института искусствознания на Козицком. По возрасту он был старше нас всего лет 7-8, поэтому, конечно, девчачий коллектив курсов был поголовно в него влюблен. Помимо обаятельности и доброжелательности, Комеч был еще и умницей, безгранично любящий искусство. С нами он не сюсюкался, не пытался кормить с ложечки, а сразу дал список литературы, который мы должны были освоить. Это были серьезные искусствоведческие труды, которые изучали уже в университете: Винкельман, Вельфлин, Виолле ле Дюк, Грабарь, Матье, Алпатов, Некрасов, Ильин и т.д. Для меня это был кошмар! Для того, чтобы освоить страничку из книг этих авторов, мне приходилось тратить времени в три раза больше, чем моим однокурсницам. Большинство из них хотя бы визуально знали , о чем идет речь, так как по несколько лет посещали Пушкинский музей. Я же смотрела на все это, как баран на новые ворота. Я ничего не знала! Каждый день я приходила в Ленинскую библиотеку и вгрызалась в стопки книг. Интересно было невероятно!
В конце декабря Комеч устроил нам экзамен. Мне казалось, что я должна сдать его. Ведь я честно по несколько раз прочитала литературу по экзаменационным вопросам. Провал был полный! Мне достался Афинский Акрополь. И тут я с ужасом поняла, что в голове у меня сохранился хаос отрывочных сведений об этом чуде греческой архитектуры. Я не смогла структурировать эту информацию, прыгая как блоха от портика Кариатид к фризу на Парфеноне, а затем возвращаясь к храму Ники. Спустя много лет, преподавая историю искусств в Гнесинском институте, я поняла, что это общая беда большинства студентов. Рассказ начинался именно с того, что больше всего поразило, например, в каком-то храме, а не с его конструкции. Поэтому на экзамене мне долго рассказывали про потрясающую лестницу Борромини, но ничего не могли сказать про план храма, в котором она находилась.
Возвращаясь к Афинскому Акрополю, доложу вам, что я была в полном шоке от этого экзамена. Выскочив из аудитории, я долго рыдала над разбитыми в прах надеждами. Прошло полгода, а я даже греческое искусство не освоила. А до лета надо проработать Византию, Средние века, Возрождение, Новое время, да еще все русское искусство! Это было нереально. Но мне все эти занятия так нравились! Мои подружки, окружившие меня, утешали: почти никто не поступает на искусствоведческое отделение с первого раза. Конкурс там огромный. Позанимаешься еще годик и поступишь. Утешевшись этой мыслью, я отправилась на зимние каникулы с тремя однокурсницами в Ленинград. При Эрмитаже существовала служебная квартира, в которой, если она была не занята, по рекомендации Пушкинского музея могли останавливаться и ребята , занимавшиеся в КЮИ. Получив эту рекомендацию мы отправились в Ленинград. Квартира находилась, кажется, в Малом Эрмитаже на последнем этаже. Подъезд выходил прямо на Дворцовую набережную. Целыми днями мы мотались по городу, осматривая архитектуру, не вылезали из залов Эрмитажа и Русского музея. От восхищения кружилась голова. А вечером , усталые, голодные, замерзшие мы вползали по широкой лестнице в свою эрмитажную квартиру, из окон которой была видна Петропавловская крепость. В этой же квартире жили молодые археологи, работавшие в Эрмитаже. И начинались ночные посиделки с чтением стихов Пастернака, Мандельштама, Ахматовой, Цветаевой!. Для меня все это было настоящим открытием.
В последнюю ночь перед отъездом из Ленинграда, устав от разговоров и споров, я вышла из подъезда на Дворцовую набережную подышать воздухом. Была звездная ночь. На небе счветила луна. Передо мной лежала замерзшая Нева. А прямо напротив на башне Петропавловской крепости часы отбивали двенадцать часов. И вдруг мне так захотелось туда попасть! Мост был довольно далеко , около Мраморного дворца. Я спустилась с набережной на замерзшую Неву и потопала к Петропавловской крепости. Как потом мне сообщили, я запросто могла провалиться в незамерзшую польнью, прикрытую снегом. Но, к счастью, я об этом не знала. Я себе шла и шла по замерзшей Неве к сияющему шпилю Петропавловки, который притягивал меня , как магнит. Так благополучно, Слава тебе Господи, и дошла. Обратно идти по темной Неве я уже не решилась. Вернулась к Дворцовой набережной по мосту. Но до сих пор помню сияющую ночную Петропавловскую крепость и слышу, приглушенную музыку, звучавшую оттуда.
Эта прогулка еще больше утвердила меня в желании заниматься искусством. Вернувшись в Москву, я с еще большим усердием взялась за занятия искусством, перелопачивая множество литературы в Ленинской библиотеке. Мне кажется, что никогда уже в своей жизни не работала с такой отдачей, как в этот подготовительный год.
В августе наступили экзамены. Мне повезло. Я поступила на искусствоведческое отделение с первого раза. Началась чудесная университетская жизнь.
В школьные годы у меня была одна всепожирающая страсть — любовь к чтению. Читала я везде и в любое неподходящее время. Например, ночью, когда меня загоняли спать , под одеялом с фонариком, или в туалете. Но больше всего я читала в школе под партой. В мое школьное время парты были огромные и тяжелые, из толстого дерева. Нижняя часть столешницы откидывалась, чтобы в ящик можно было положить портфель. Зазор между откидной крышкой и столешницей был довольно широким. Книга подкладывалась под крышку так, чтобы просвет приходился на нужную строку. Прочитав строку, сдвигаешь книгу на следующую. Как вспоминает моя школьная подруга Алла, время от времени в классе раздавался крик учителя: « Кашук, ты опять не присутствуешь на уроке!» И книга немедленно конфисковывалась. А в дневнике на полях появлялось строгое замечание: « Опять читала постороннюю книгу на уроке». К концу недели все поля на двух страницах были исписаны. Маму вызывали в школу и вручали библиотеку из нескольких книг. На следующей недели все начиналось сначала. Училась я легко, но отличницей никогда не была из-за своей неусидчивости. По окончании школы, когда нам выдали характеристики для поступления в институт, в моей так и было зафиксировано: « Могла бы быть отличницей, если бы была более усидчива». Мама отлично понимала, что при живости моего характера я никогда отличницей не стану. Поэтому , если я обращалась к ней с какой-то неосуществимой просьбой, она неизменно отвечала : « Закончи четверть на отлично по всем предметам, тогда получишь». Как сейчас помню, такой эпизод: мы с мамой зимой стоим на трамвайной остановке. И я в очередной раз прошу ее родить мне братика или сестричку. Как-то скучновато мне было в семье без братьев и сестер. А мама , конечно, говорит:« Закончи четверть на отлично по всем предметам, тогда посмотрим». Я понимаю, что не видать мне ни братика, ни сестренку, как своих собственных ушей. Глазами, наполненными слезами, я слежу за черной вороной, которая прыгает рядом по белому снегу. И вдруг — о, чудо — замечаю, что у черной вороны нет ни одного черного перышка. Все перышки разноцветные: темно коричневые, темно зеленые, темно синие и т. д.
Так вот и прочитала я всю школу книги. А когда ее окончила, как-то совсем не представляла, куда поступать. Единственно, что было понятно, что направление должно быть гуманитарным , а не техническим. Мама попробовала сунуть меня в Плехановский институт. К счастью я не добрала баллов, и благополучно отчалила с дедушкой в Коктебель. А вернувшись, я решила, что пока буду определяться со своей будущей профессией, надо набрать трудовой стаж . И, конечно, пошла работать не куда-нибудь , а в Ленинскую библиотеку. И вот тут-то наступил полный кайф. Меня взяли на работы в хранение периодики. Задача заключалась в том, чтобы к определенному сроку найти на стеллажах и отправит в читальные залы заказанные журналы. Работа была незамысловатая, но требовала хорошей памяти и быстроты ног. Если сотрудник подбирал нужные журналы за короткий срок, то он забросив их на люльки постоянно двигающегося контейнера, получал некоторую передышку до следующей партии требований. Вот тут-то и наступал кайф. Можно было, конечно, попить чайку или поболтать, а можно было и почитать. И почитать то, что ни в какой другой ситуации я бы в Ленинке не получила. Дело в том, что через все отделы проходилконвейер, на тележки которого клались книги . Таким образом,через наш отдел проходили книги , которые выдавались только по спецразрешениям. Книгу, которая тебя заинтересовала, можно было выхватить на очень короткий срок и быстренько хотя бы пролистать, спрятавшись между стеллажами. Таким образом, я познакомилась с поэзией Серебряного века, теософией Блаватской, русской религиозной литературой начала ХХ века и многим другим. Кроме того, в моем журнальном зале на стеллажах стояло много иностранных журналов по искусству, которые я с упоением в свободное время рассматривала. Про искусство в это время я знала очень мало. В Третьяковке со школой была только пару раз. А уж про музей им. Пушкина , кажется, и вообще не слышала. Во всяком случае в моей голове он просто не ночевал.
И вот , как раз в Ленинской библиотеке случайно, а может это было предопределено, я познакомилась с одной девушкой по имени Гуля.Она рассказала мне, что при Пушкинском музее существует Клуб юных искусствоведов, куда она ходит заниматься и пригласила посетить его. Как сейчас помню, был апрель месяц, когда я перешагнула порог Пушкинского музея. Занятия у нас вел любимец музея Игорь Голомшток. Мы бродили по залам , рассматривали картины и скульптуры, учились искусствоведческому анализу. А на майские праздники всей группой поехали во Владимир смотреть древнерусскую архитектуру. Владимирский, Дмитровский соборы, Покрова на Нерли, - все это потрясло мое воображение. Вернувшись из поездки , я твердо решила поступать на искусствоведческое отделение Московского университета.
Часть 2.
Решить то я решила, что буду поступать в МГУ на искусствоведческий, но вот твердой почвы под ногами для реализации этого решения, я не чувствовала. Одни зыбучие пески. Прежде всего надо отметить, что страница изобразительного искусства в моем сознании была чиста, как первый снег. Ну, может быть, немножко запачкана русскими передвижниками.
Конкурентов у меня было море, и почти все с детства ходили в Пушкинский музей постоянно. Моя семья была весьма далека от искусства, соответственно и блата никакого не намечалось. Но мой драгоценный дедушка так любил свою внучку, что всегда поддерживал ее начинания. Он разрешил мне уйти с работы, и на год взял на полное обеспечение. Таким образом, я перекочевала из отдела хранения Ленинской библиотеки в общий читальный зал этой же библиотеки, куда четко приходила читать книги по искусству, как на работу , с 10 утра до 7 вечера. Осенью я поступила на подготовительные курсы при университете, и началась чудесная " искусствоведческая" жизнь, которая расстянулась на 6 лет. Нашим подготовительным курсам очень повезло. Преподавал у нас Алексей Ильич Комеч, ставший впоследствии директором Института искусствознания на Козицком. По возрасту он был старше нас всего лет 7-8, поэтому, конечно, девчачий коллектив курсов был поголовно в него влюблен. Помимо обаятельности и доброжелательности, Комеч был еще и умницей, безгранично любящий искусство. С нами он не сюсюкался, не пытался кормить с ложечки, а сразу дал список литературы, который мы должны были освоить. Это были серьезные искусствоведческие труды, которые изучали уже в университете: Винкельман, Вельфлин, Виолле ле Дюк, Грабарь, Матье, Алпатов, Некрасов, Ильин и т.д. Для меня это был кошмар! Для того, чтобы освоить страничку из книг этих авторов, мне приходилось тратить времени в три раза больше, чем моим однокурсницам. Большинство из них хотя бы визуально знали , о чем идет речь, так как по несколько лет посещали Пушкинский музей. Я же смотрела на все это, как баран на новые ворота. Я ничего не знала! Каждый день я приходила в Ленинскую библиотеку и вгрызалась в стопки книг. Интересно было невероятно!
В конце декабря Комеч устроил нам экзамен. Мне казалось, что я должна сдать его. Ведь я честно по несколько раз прочитала литературу по экзаменационным вопросам. Провал был полный! Мне достался Афинский Акрополь. И тут я с ужасом поняла, что в голове у меня сохранился хаос отрывочных сведений об этом чуде греческой архитектуры. Я не смогла структурировать эту информацию, прыгая как блоха от портика Кариатид к фризу на Парфеноне, а затем возвращаясь к храму Ники. Спустя много лет, преподавая историю искусств в Гнесинском институте, я поняла, что это общая беда большинства студентов. Рассказ начинался именно с того, что больше всего поразило, например, в каком-то храме, а не с его конструкции. Поэтому на экзамене мне долго рассказывали про потрясающую лестницу Борромини, но ничего не могли сказать про план храма, в котором она находилась.
Возвращаясь к Афинскому Акрополю, доложу вам, что я была в полном шоке от этого экзамена. Выскочив из аудитории, я долго рыдала над разбитыми в прах надеждами. Прошло полгода, а я даже греческое искусство не освоила. А до лета надо проработать Византию, Средние века, Возрождение, Новое время, да еще все русское искусство! Это было нереально. Но мне все эти занятия так нравились! Мои подружки, окружившие меня, утешали: почти никто не поступает на искусствоведческое отделение с первого раза. Конкурс там огромный. Позанимаешься еще годик и поступишь. Утешевшись этой мыслью, я отправилась на зимние каникулы с тремя однокурсницами в Ленинград. При Эрмитаже существовала служебная квартира, в которой, если она была не занята, по рекомендации Пушкинского музея могли останавливаться и ребята , занимавшиеся в КЮИ. Получив эту рекомендацию мы отправились в Ленинград. Квартира находилась, кажется, в Малом Эрмитаже на последнем этаже. Подъезд выходил прямо на Дворцовую набережную. Целыми днями мы мотались по городу, осматривая архитектуру, не вылезали из залов Эрмитажа и Русского музея. От восхищения кружилась голова. А вечером , усталые, голодные, замерзшие мы вползали по широкой лестнице в свою эрмитажную квартиру, из окон которой была видна Петропавловская крепость. В этой же квартире жили молодые археологи, работавшие в Эрмитаже. И начинались ночные посиделки с чтением стихов Пастернака, Мандельштама, Ахматовой, Цветаевой!. Для меня все это было настоящим открытием.
В последнюю ночь перед отъездом из Ленинграда, устав от разговоров и споров, я вышла из подъезда на Дворцовую набережную подышать воздухом. Была звездная ночь. На небе счветила луна. Передо мной лежала замерзшая Нева. А прямо напротив на башне Петропавловской крепости часы отбивали двенадцать часов. И вдруг мне так захотелось туда попасть! Мост был довольно далеко , около Мраморного дворца. Я спустилась с набережной на замерзшую Неву и потопала к Петропавловской крепости. Как потом мне сообщили, я запросто могла провалиться в незамерзшую польнью, прикрытую снегом. Но, к счастью, я об этом не знала. Я себе шла и шла по замерзшей Неве к сияющему шпилю Петропавловки, который притягивал меня , как магнит. Так благополучно, Слава тебе Господи, и дошла. Обратно идти по темной Неве я уже не решилась. Вернулась к Дворцовой набережной по мосту. Но до сих пор помню сияющую ночную Петропавловскую крепость и слышу, приглушенную музыку, звучавшую оттуда.
Эта прогулка еще больше утвердила меня в желании заниматься искусством. Вернувшись в Москву, я с еще большим усердием взялась за занятия искусством, перелопачивая множество литературы в Ленинской библиотеке. Мне кажется, что никогда уже в своей жизни не работала с такой отдачей, как в этот подготовительный год.
В августе наступили экзамены. Мне повезло. Я поступила на искусствоведческое отделение с первого раза. Началась чудесная университетская жизнь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий