Солнце уже давно пытается заглянуть в комнату, где спит Ирина, но плотные шторы не оставили ему на это никакого шанса. Комната эта когда-то была детской, теперь взрослые дети занимают ее лишь в дни приезда, в остальное время здесь находится Ира. Вот и сейчас она, проснувшись лежит на кровати.
Ей вдруг вспомнилось, как пять лет назад они приехали сюда из Крыма. Все удивлялись тогда, зачем они поменяли солнечный благодатный край на это далекое сибирское захолустье.
Ах, если бы не перестройка, вернее переломка, они бы никогда не вернулись на свою забытую родину. Кроме могил родителей на старом уже закрытом кладбище у них здесь ничего не оставалось. Для их детей Родиной был Крым. Пятнадцать лет они прожили в военных городках на севере Крыма. Потом началась перестройка. Ира до сих пор помнит речи этого самовлюбленного новоиспеченного президента СССР. Сначала эти речи вдохновляли, казалось стоит лишь каждому захотеть само перестроиться и жизнь станет богаче и счастливее. Потом мелькание четы Горбачевых стало надоедать и даже раздражать.
Ну как они, Ирина и ее муж Виктор, могли перестроиться, если полк, а потом и всю дивизию сократили. От гарнизона и совсем нового прекрасного аэродрома российское командование отказалось, а у украинского не было средств его использовать по назначению. Но самое страшное – это ощущение твоей ненужности в этой перестраивающейся стране. Молодые, крепкие, грамотные офицеры и прапорщики метались по стране в поисках места для продолжения службы. И тут война, как будто кто-то специально позаботился об их устройстве. Многие, очень многие переводились тогда под Ростов и многие из них остались там навечно. Как кинокадры промелькнули в памяти Ирины те невеселые для гарнизона дни.
Пасмурный осенний день. Весь полк выстроен для прощания со знаменем. Как плакали тогда, целуя знамя старые гвардейцы. Они вспоминали те далекие дни, когда слившись воедино со своим стальным другом они взмывали под облака. И вот последнее слово берет командир полка. Ему трудно говорить, он плачет. Как тяжело и беспокойно, когда плачут мужчины.
А потом… . Потом в гарнизоне началась паника. Уезжали к новому месту службы молодые офицеры и прапорщики, оставляя свои осиротевшие семьи. Уезжали пенсионеры, несколько лет ждавшие квартиры, они надеялись, что в России получат жилье. Уезжали все, кому было куда ехать.
“Хорошо, что Виктор к этому времени демобилизовался”- думала Ирина, продолжая лежать в постели.
Ирина торопливо оделась, на ходу причесалась и побежала кормить свое маленькое хозяйство. Хозяйство их по крестьянским меркам, действительно было маленькое: два поросенка и двадцать курочек.
По утрам хозяйничала Ира, а вечерами кормил животных муж.
Когда он одетый в старенькую телогрейку и валенки с галошами, таскал навоз, у Ирины сжималось сердце от жалости. Стоило ли служить двадцать шесть лет, таскаться по командировкам, не спать ночами, чтобы потом на старости лет получать пенсию на которую невозможно прожить двоим, а не что четверым. А ведь им можно сказать повезло. Они, как говорит Виктор, “попали в струю”.
В конце года до администрации наконец-то дошли выделенные для военкомата деньги. Осталось только найти подходящее жилье. Однако и этот вопрос оказалось непросто решить. Продаваемые дома или были совсем непригодны для жизни, или непригодной для администрации была цена. После долгих поисков все-таки был найден компромиссный вариант.
Одноэтажный, далеко не новый дом стоял на краю поселка. Даже теперь Ирина с мужем с содроганием вспоминают тот первый день, когда они вошли в дом после отъезда прежних хозяев. Это теперь в доме и вода, и санузел, и газовое отопление, и чистота, и уют, а тогда прежние хозяева ободрали все, что можно было, даже межкомнатные двери. Оцепенев от увиденного, Ирина минут десять не могла произнести ни слова, молчал и муж. Очнувшись, она накричала на него: “Ты купил этот дом, вот и живи в нем, а мы вернемся обратно”. Хлопнула дверью и ушла. Однако идти было некуда. Родственникам мужа, у которых они жили уже несколько месяцев, хотелось поскорее освободиться от них. Они устали, Ира это чувствовала каждой клеточкой своего тела. Не раздумывая, она пошла на кладбище. Там на могиле матери жалея себя, мужа, своих девчонок, Ирина дала волю слезам. В той до перестроечной жизни у нее было все: встречи и разлуки, радость и усталость и еще была надежда, не было лишь благосостояния. К нему Ирина стремилась всю свою жизнь.
Так уж получилось, что вышла она замуж за разведенного и пятнадцать лет он платил алименты. Кроме того, переезды из гарнизона в гарнизон съедали все их сбережения. Маленьких детей не с кем было оставить и приходилось сидеть без работы. Проблема детсадов в военных городках была самой острой.
Чтобы как-то сводить концы с концами, пересилила гордость и не думая о своем дипломе инженера, Ирина устроилась уборщицей в школу и в той же школе по совместительству кочегаром.
Тогда в свои молодые годы она взвалила на себя всю заботу о доме, о детях, о муже, оставив себе лишь маленькую слабость: два раза в неделю сбегать в спортзал, поиграть в волейбол. Появляясь дома после частых командировок, перелетов, полетов, нарядов муж отдыхал. Когда Ира пыталась жаловаться, Виктор успокаивал ее, всякий раз обещая: "У тебя еще все будет. И квартира большая, и работа по специальности, и деньги, и наряды."
Теперь она в свои сорок восемь лет, потеряв последнее, что ей помогало жить, надежду, по-прежнему не имела ни денег, ни работы по специальности. Ей казалось, что кто-то вытолкнул их из уходящего поезда, а запрыгнуть в поезд, идущий по соседнему пути, они с Виктором никак не могут. Двери тамбуров закрыты. Вот и стоят они на платформе. Прошлое ушло, а в настоящее не пускают.
За пять лет Ира поменяла три места работы.
Поработав поваром в пельменной, прорабом в сельхозтехнике, прорабом ПМК, она везде попадала под сокращение, оказываясь снова в армии. Теперь это была армия безработных. Вот и сегодня она должна отметиться на бирже труда.
Оставив домашние дела на потом, Ирина оделась и вышла на улицу.
Несмело и очень нерешительно наступала нынче весна. Корявые грязные сугробы за ночь покрылись корочкой льда. Подстывшая черная дорога напоминала весеннее болото с кочками покрытыми старой травой.
Некрасивая ранняя весна на селе. Снег тая, обнажает всю уродливость деревенской жизни. Повсюду валяется клочками сено. Кучи навоза, неубранных дров навалены в самых не подходящих местах.
Ирина спешила на биржу. Отчаяние сдавило грудь. Хотелось кричать, кричать так, чтобы слышали все: "Люди! Посмотрите на меня, я не чем не хуже вас. Я многое умею и многое могу, только не выталкивайте меня, разрешите жить и работать рядом с вами!"
Но люди шли мимо с невеселыми лицами. Наверное, у каждого из них в душе, как и у Иры, застыл крик, крик безнадежности и отчаяния.
Ей вдруг вспомнилось, как пять лет назад они приехали сюда из Крыма. Все удивлялись тогда, зачем они поменяли солнечный благодатный край на это далекое сибирское захолустье.
Ах, если бы не перестройка, вернее переломка, они бы никогда не вернулись на свою забытую родину. Кроме могил родителей на старом уже закрытом кладбище у них здесь ничего не оставалось. Для их детей Родиной был Крым. Пятнадцать лет они прожили в военных городках на севере Крыма. Потом началась перестройка. Ира до сих пор помнит речи этого самовлюбленного новоиспеченного президента СССР. Сначала эти речи вдохновляли, казалось стоит лишь каждому захотеть само перестроиться и жизнь станет богаче и счастливее. Потом мелькание четы Горбачевых стало надоедать и даже раздражать.
Ну как они, Ирина и ее муж Виктор, могли перестроиться, если полк, а потом и всю дивизию сократили. От гарнизона и совсем нового прекрасного аэродрома российское командование отказалось, а у украинского не было средств его использовать по назначению. Но самое страшное – это ощущение твоей ненужности в этой перестраивающейся стране. Молодые, крепкие, грамотные офицеры и прапорщики метались по стране в поисках места для продолжения службы. И тут война, как будто кто-то специально позаботился об их устройстве. Многие, очень многие переводились тогда под Ростов и многие из них остались там навечно. Как кинокадры промелькнули в памяти Ирины те невеселые для гарнизона дни.
Пасмурный осенний день. Весь полк выстроен для прощания со знаменем. Как плакали тогда, целуя знамя старые гвардейцы. Они вспоминали те далекие дни, когда слившись воедино со своим стальным другом они взмывали под облака. И вот последнее слово берет командир полка. Ему трудно говорить, он плачет. Как тяжело и беспокойно, когда плачут мужчины.
А потом… . Потом в гарнизоне началась паника. Уезжали к новому месту службы молодые офицеры и прапорщики, оставляя свои осиротевшие семьи. Уезжали пенсионеры, несколько лет ждавшие квартиры, они надеялись, что в России получат жилье. Уезжали все, кому было куда ехать.
“Хорошо, что Виктор к этому времени демобилизовался”- думала Ирина, продолжая лежать в постели.
Ирина торопливо оделась, на ходу причесалась и побежала кормить свое маленькое хозяйство. Хозяйство их по крестьянским меркам, действительно было маленькое: два поросенка и двадцать курочек.
По утрам хозяйничала Ира, а вечерами кормил животных муж.
Когда он одетый в старенькую телогрейку и валенки с галошами, таскал навоз, у Ирины сжималось сердце от жалости. Стоило ли служить двадцать шесть лет, таскаться по командировкам, не спать ночами, чтобы потом на старости лет получать пенсию на которую невозможно прожить двоим, а не что четверым. А ведь им можно сказать повезло. Они, как говорит Виктор, “попали в струю”.
В конце года до администрации наконец-то дошли выделенные для военкомата деньги. Осталось только найти подходящее жилье. Однако и этот вопрос оказалось непросто решить. Продаваемые дома или были совсем непригодны для жизни, или непригодной для администрации была цена. После долгих поисков все-таки был найден компромиссный вариант.
Одноэтажный, далеко не новый дом стоял на краю поселка. Даже теперь Ирина с мужем с содроганием вспоминают тот первый день, когда они вошли в дом после отъезда прежних хозяев. Это теперь в доме и вода, и санузел, и газовое отопление, и чистота, и уют, а тогда прежние хозяева ободрали все, что можно было, даже межкомнатные двери. Оцепенев от увиденного, Ирина минут десять не могла произнести ни слова, молчал и муж. Очнувшись, она накричала на него: “Ты купил этот дом, вот и живи в нем, а мы вернемся обратно”. Хлопнула дверью и ушла. Однако идти было некуда. Родственникам мужа, у которых они жили уже несколько месяцев, хотелось поскорее освободиться от них. Они устали, Ира это чувствовала каждой клеточкой своего тела. Не раздумывая, она пошла на кладбище. Там на могиле матери жалея себя, мужа, своих девчонок, Ирина дала волю слезам. В той до перестроечной жизни у нее было все: встречи и разлуки, радость и усталость и еще была надежда, не было лишь благосостояния. К нему Ирина стремилась всю свою жизнь.
Так уж получилось, что вышла она замуж за разведенного и пятнадцать лет он платил алименты. Кроме того, переезды из гарнизона в гарнизон съедали все их сбережения. Маленьких детей не с кем было оставить и приходилось сидеть без работы. Проблема детсадов в военных городках была самой острой.
Чтобы как-то сводить концы с концами, пересилила гордость и не думая о своем дипломе инженера, Ирина устроилась уборщицей в школу и в той же школе по совместительству кочегаром.
Тогда в свои молодые годы она взвалила на себя всю заботу о доме, о детях, о муже, оставив себе лишь маленькую слабость: два раза в неделю сбегать в спортзал, поиграть в волейбол. Появляясь дома после частых командировок, перелетов, полетов, нарядов муж отдыхал. Когда Ира пыталась жаловаться, Виктор успокаивал ее, всякий раз обещая: "У тебя еще все будет. И квартира большая, и работа по специальности, и деньги, и наряды."
Теперь она в свои сорок восемь лет, потеряв последнее, что ей помогало жить, надежду, по-прежнему не имела ни денег, ни работы по специальности. Ей казалось, что кто-то вытолкнул их из уходящего поезда, а запрыгнуть в поезд, идущий по соседнему пути, они с Виктором никак не могут. Двери тамбуров закрыты. Вот и стоят они на платформе. Прошлое ушло, а в настоящее не пускают.
За пять лет Ира поменяла три места работы.
Поработав поваром в пельменной, прорабом в сельхозтехнике, прорабом ПМК, она везде попадала под сокращение, оказываясь снова в армии. Теперь это была армия безработных. Вот и сегодня она должна отметиться на бирже труда.
Оставив домашние дела на потом, Ирина оделась и вышла на улицу.
Несмело и очень нерешительно наступала нынче весна. Корявые грязные сугробы за ночь покрылись корочкой льда. Подстывшая черная дорога напоминала весеннее болото с кочками покрытыми старой травой.
Некрасивая ранняя весна на селе. Снег тая, обнажает всю уродливость деревенской жизни. Повсюду валяется клочками сено. Кучи навоза, неубранных дров навалены в самых не подходящих местах.
Ирина спешила на биржу. Отчаяние сдавило грудь. Хотелось кричать, кричать так, чтобы слышали все: "Люди! Посмотрите на меня, я не чем не хуже вас. Я многое умею и многое могу, только не выталкивайте меня, разрешите жить и работать рядом с вами!"
Но люди шли мимо с невеселыми лицами. Наверное, у каждого из них в душе, как и у Иры, застыл крик, крик безнадежности и отчаяния.
Комментариев нет:
Отправить комментарий